Кирилл Казанцев - Бункер разбитых сердец

– Какой же?

– Да какой угодно. Расстрелять, сослать в Сибирь, еще раз раскулачить. Мало ли против нас найдется мер. Вот как говорит все тот же главарь банды, как вы метко изволили выразиться: «Главные враги социализма – богатые и жулики. И с ними надо расправляться без колебания и сентиментальничанья».

– А мы кто? Богатые или жулики? – без тени улыбки подметила Лидия Васильевна.

– Это уж не нам решать, поверьте.

– Но откуда? Откуда ты так хорошо обо всем осведомлена, Аннушка? Я, право, диву даюсь.

– А вы побольше Владимира Спиридоновича слушайте. А то вы вдруг совсем не вовремя стали интересоваться бульварными романчиками о любви. Вот вы там в своей светелке зачитываетесь до утра. Зря только керосин жжете. А мы тут на веранде разговариваем, спорим, решаем многое и насущное, – нравоучительно заговорила она, наливая себе в опустевшую чашку холодную заварку.

– А папенька ваш, Владимир Спиридонович, откуда все так знает?

– Вы сейчас со мной разговариваете, как тайный агент, тетя. Словно пытаетесь выведать ценные сведения для той же ВЧК, – усмехнулась Анна. – Просто он образованный и политически грамотный человек. И уж интересуется он всем этим не ради праздного любопытства. А дабы быть начеку и спастись вовремя, если, конечно, представится возможность. Вы думали, если у нас дом забрали и немного побрякушек, то мы для большевиков – честные труженики? Картошку вот тут сажаем, воду из колодца носим и сахар теперь у нас лишь по праздникам. Как бы не так, сударыня.

– Кстати, о сахаре, скоро ведь Наталья Алексеевна приедет. Надо бы сготовить что-нибудь, – подняла кверху пальчик Лидия Васильевна, и Анне стало понятно, что политическая тема ей надоела. – Так что съестного мы сегодня подадим твоим родителям?

– Что хотите, – безучастно произнесла Анна, так и не отпив налитого себе чаю, – Хоть бы и суп грибной.

– В который раз-то уж?

– Ах, оставьте тогда на свое усмотрение, – отмахнулась она и, сбежав со ступенек веранды, вернулась к картофельному полю. Пусть тетка сама попробует управиться с обедом.

Тем временем Аркадий Самохваленко уже довольно угостился мутным самогоном. Августовское солнце хоть и клонилось к закату, но было еще довольно жарким. И потому молодого чекиста здорово разморило. Обнимая за широкую спину Катерину, он периодически называл ее Анной. Та перестала его бесполезно поправлять и уже не обижалась. Только гоготала весело и подпевала с бабами частушки.

Через некоторое время совершенно пьяный Аркадий, грубо подвинув Катерину, перекинул ногу через длинную лавку и вылез из-за стола. Шатаясь, направился в хату. В сенях черпнул ковшом из ведра холодной колодезной воды. Жадно наглотался. Немного полегчало. Ввалился в горницу. Там мать доставала из печи только что запаренную репу. Он с детства ее терпеть не мог. Особенно запах. Додумалась же именно к его приезду это наварганить!

– Мамаш! Ты чаво?.. Зачем ты ее?.. – пробубнил Аркадий и рухнул на топчан, застеленный лоскутным одеялом.

– Вот и правильно. Ты бы поспал, сынок. Умаялся совсем. Все работаешь да работаешь. Совсем иссох уж, – закудахтала мать.

– Не-а… Ты вот чаво… Это, Катьку сюда позови, – промычал Аркадий в подушку, засыпая.

– Ишь ты, чаво удумал, охальник. Тебе тута, чай, не дом свиданок, – тихо возмутилась женщина, прислонив к печи ухват. – Вот я ща тя этим-то оглажу, взавместо Катерины. Ох, женился бы уж. Пора уж. А на што те ента потаскуха-то? Э-эх, – с надрывом вздохнула она и понесла во двор чугунок с репой, обернув его вокруг холщовым полотенцем.

Аркадий проснулся уже за полночь. Во рту пересохло так, что собственный язык напоминал наждачную бумагу. В темноте стал шарить по углам. Опрокинул ухват. Загрохотало. На печи проснулись оба родителя. Мать, кряхтя, слезла вниз, опираясь ногами на лавку.

– Аркашка, погодь. Я сейчас свечку зажгу. Не ходи ходуном. Вот покинул отчий дом, позабыл, что где.

– Да штой-то ты с им, как с младенцем? – подал голос и отец. – Чай, вырос ужо. Одно слово – большевик.

– Большевик, большевик. Только маненький. И всегда для меня маненьким останется, – заспорила мать.

– Мне б попить чаво, – хрипло выговорил он. – А бражка-то есть еще?

– Есть, сынок. Есть. Для тебя нарочно приберегла. Так бы все выдули, оглоеды. Только и гляди.

И, наконец, немного осветив свечой хату, она снова стала собирать на стол, шаркая по дощатому полу босыми ногами с потрескавшимися серо-желтыми пятками. Впервые в жизни Аркадий обратил на них внимание, думая о том, что и у всех сельских девок такие вот пятки. Не то что у Анны. Когда она болтала ножкой, щебеча о всякой ерунде, с нее слетела белая тряпочная туфелька. И он заметил, что и пятка у нее под стать этой туфельке. Светлая, ухоженная, не растоптанная. И снова ощутил немыслимый прилив желания. Захотелось прямо сейчас бежать к ней сломя голову.

Он потер виски. И впрямь голову сломал из-за этой барыньки. Отпил прямо из бидона бражки. Перед глазами снова все поплыло.

– Ты енто куда? – окликнула мать, видя, что он выходит за дверь. – Далече собрался?

– До ветру. Сейчас вернусь, – недовольно отозвался он, с трудом переступая через высокий порог.

Михаил расположился на своем месте, даже не оглядев попутчиков, и первым делом раскрыл коробочку, которую впопыхах вручила ему Даша. Там он обнаружил новый портсигар, обтянутый натуральной черной кожей. Ну и ну, дает дочь! Этот он уже не выбросит. И как теперь прикажете бросить курить? Похоже, все старания избавиться от вредной привычки – коту под хвост.

За окном опять, только теперь уже в обратном направлении, поплыл заунывный пейзаж. Последние дни осени так и не принесли снега. Поглазев немного на скудную природу, Михаил достал из кармана пачку «Астры», посыпая коленки табаком, переложил остатки в новый портсигар и вышел в тамбур. Закурив, стал вспоминать о встрече с детьми. Но вскоре мысли его сбились, и он снова стал думать о том таинственном люке на складе «Зоринки». Что же все-таки под этой так тщательно когда-то зацементированной ржавой крышкой? И чутье, которое его редко обманывало, подсказывало под ритмичный стук колес, что там не просто канализация. Что-то там скрыли от людских глаз. Иначе бы не стали замазывать.

Машинально опустил руку в карман джинсов, выудив оттуда изрядно потрепанное портмоне. Пересчитал деньги. После подарков детям осталось совсем немного. Пожалуй, до следующей зарплаты не дотянуть. Что ж, придется походить на товарную станцию. Могут понадобиться кое-какие инструменты или даже противогаз. Если, конечно, под люком окажется яма. Возможно, и лестница.

Сейчас Родин, можно сказать, мечтал. Мечтал, как человек любопытный, деятельный, с духом авантюризма и даже мальчишества. Не в его характере просто сидеть всю ночь на стуле перед кроссвордами. На рабочем месте, даже на таком, его всегда обуревала жажда деятельности. И если раньше, когда заведовал в военной части складом, он постоянно что-то пересчитывал, перекладывал и передвигал, то сейчас был рад тому, что судьба ему во второй раз подкинула нечто любопытное. И это нечто требует срочной разгадки! И тут даже интереснее, чем на той службе, где он давно все знал как свои пять пальцев. Да и командиров над ним практически нет. Разве что Чиков, что является директором ЧОПа. Но он далеко от Родина. В своем замечательном офисе занят своими важными делами. Так что поле для собственной инициативы у Михаила предостаточно. И по рукам никто не бьет. «А Дашка, похоже, стесняется того, что я простой охранник. Ну, ничего. Папка ей докажет, что кой на что еще способен».