Тонино Бенаквиста - Охота на зайца. Комедия неудачников

— Вставайте, мы почти дошли. Прямо за этой серой колымагой наш.

Он идет за мной без возражений. Я вынужден приналечь на четырехгранный ключ, чтобы открыть двери старой серой железяки, которая была когда–то поездом Венеция — Рим. Жан–Шарль испускает вздох облегчения, узнав наш двести двадцать второй. Но его испытания на этом не кончились. Он первым залезает в девяносто шестой вагон.

— Ну, где вы меня теперь устроите? На полке или где–нибудь в вашей кабинке?

Он почти воодушевлен. Когда я покажу ему место, о котором я думаю, эта полуулыбка сползет с его лица.

— В купе нельзя, слишком много народу шляется. А моя кабинка стала довольно подозрительным местом. Я сожалею… Следуйте за мной.

На площадке в другом конце вагона есть что–то вроде закрытого электрощита, небольшой шкафчик, в нижней части которого мы храним маршрутный журнал для записи всех технических неисправностей вагона. В этот отсек помещается разве что бутылка кьянти. Зато верхнее отделение попросторнее, не больше чемодана правда, но при желании туда можно втиснуть и достаточно гибкое человеческое тело. Взрослое.

— Вы… не собираетесь же вы…

— Нет, я не собираюсь, — говорю я. — Это вы туда полезете. Выбирайте. Или туда, или оставайтесь в Венеции.

— Да что же это за ящик такой?

— Честно говоря, никто туда и носа не засовывает. Это хозяйство электриков, ничего больше сказать не могу. Но это единственное подходящее место, которое я знаю. Вам тут надо просидеть всего час–два, самое большее. Как только поезд тронется, я вас отсюда вытащу. Давайте подсажу.

После некоторого колебания он поставил–таки свою ногу на мои переплетенные пальцы. Поднимаясь, задел коленом мой висок.

*

17.45. Холл вокзала. Никогда еще не приходил сюда так рано. Вокруг начинается легкая суматоха: неразборчивые голоса из громкоговорителей, перегруженные табло, служебные автокары, разгоняющие своими гудками пассажиров, толпящихся у начала перрона. Я уже побывал в отделении «Спальных вагонов», чтобы забрать наши схемы. Прогноз в мою пользу. Вагоны заполняются по порядку: девяносто четвертый, Эриков, — полон, следующий, Ришаров, — тоже, а в этой ловушке для идиотов, девяносто шестом, всего двадцать три пассажира, причем все отправляются из Венеции, кроме двух, которые сядут в Милане. По документам — они все сходят в Париже, но со вчерашнего дня это уже ничего не значит. И в любом случае будет чудо, если я смогу поспать сегодня ночью. У меня два свободных купе, мне больше и не надо, одно — для сони, другое — для всяких служивых. Единственное неудобство в том, что мне придется выдержать натиск «подсадных» в Милане, контролеры станут перебрасывать всех неудачников ко мне в девяносто шестой, и я уже предвижу добрый час стояния у открытой двери из–за тех, кто явится ко мне выпрашивать место. Но заполнение может сыграть и в мою пользу. Еще не знаю. Я бы отдал этот треклятый вагон с подвохом любому, кто захочет.

Я еще успеваю выпить кофе в буфете, прямо напротив платформы номер семнадцать. От стойки будет видно, когда придет наш состав. Что не замедляет случиться. Я как раз вылизываю донышко чашки, когда выкатывается двести двадцать второй, и, быть может, из–за выпитого кофе мое сердце вдруг учащает свой бег. Я закуриваю, освобождаю карманы от последних лир, кладу их на стойку и выхожу.

Нет ничего пунктуальнее маленького приступа тахикардии… Внутри что–то стучит и пульсирует, обрывается и миокардирует, и ничего с этим нельзя поделать. Через зал проходит Эрик под ручку со своей невестой.

Розанна тоже провожает меня вечером на Рома–Термини. Мое маленькое римское облачко…

Все ветреные мужья могли бы позавидовать этой нашей легкости. Один день в неделю с любовницей на чужой территории, за тысячу пятьсот километров от своей собственной жизни. Двойная жизнь, две идиллии — такие же параллельные, как рельсы. Можно появиться вместе на террасе какого угодно кафе, можно смело здороваться с соседями по площадке. Малейшие накладки просто исключены. Я покидаю Катю вечером, а на следующее утро Розанна встречает меня с завтраком, душистой ванной и еще теплой постелью. Я привожу ей то, что она просила в прошлый раз, — какую–нибудь безделушку, книгу, духи. Мы проводим день, валяясь в постели, шалим, болтаем всякие глупости. Это очаровательно… Ровно в 17.00 я вновь надеваю галстук, она проверяет мою форму, делая маленькие замечания, и обнимает, чтобы еще хоть немного удержать подле себя. И тут между нами пробегает тоненькая трещинка. Она не осмеливается ничего мне сказать, она знает о Катином существовании, она улыбается, говоря о своем «маленьком парижском вздохе». В смысле сольфеджио, уточняет она. И отмечает в своей записной книжке дату моего следующего приезда в Рим. В сущности, единственное возможное сходство с классическим адюльтером — это грозная ночная проблема. Розанна никогда меня ни о чем не просит, но иногда мечтает о счастье поужинать в городе, сходить в театр и завершить вечер бокалом шампанского около полуночи. Она находит это ужасно парижским. У людей странные штампы. Я твержу ей, что раньше июня это невозможно, потому что только летом у нас появляется добавочный поезд «Неаполь–Экспресс», с которым мы останавливаемся в Риме на двадцать четыре часа. Она вздыхает. На перроне я еще вместе с ней, окруженный ее теплом. Потом поднимаюсь в свой вагон и забываю ее до следующего раза.

— Эрик! Твоя схема у меня! — кричу я.

Он хватает ее, даже не здороваясь, и, как вполне можно было предсказать, бормочет: «А, черт!» Он терпеть не может, чтобы у него было полно, как и я, впрочем.

— Можно уладить, — говорю я. — Извини за вчерашнее, я сам пожалел, что не взял твою Флоренцию. Так с приятелями не поступают… Хочу предложить тебе одну штуку. У меня в девяносто шестом только двадцать три места занято… Можешь взять его себе и устроить себе спокойное возвращение. А я твоим займусь, о'кей?

Удивление. Тень сомнения на лице. Недоверчивость.

— …Ты это предлагаешь, чтобы вину искупить? Не стоит. Оставь свою телегу при себе. Ты ее вчера хотел, ты ее и получил.

Что на меня такое нашло?.. Так, одна идея, не хуже других… Смутная, мимолетная… Мимо… Делать нечего. Стук сердца отдается у меня даже в голове. Только что я пережил миг близости со всей чернотой моей души.

На семнадцатый перрон выплескивается волна пассажиров. Я пытаюсь обогнать ее, чтобы отфильтровать своих клиентов прежде, чем они полезут в вагон. Мезанж уже на своем посту, в фуражке, приветствует меня.

— Загляни ко мне, мальчуган, если все будет спокойно.

— Обязательно! Обязательно загляну. Особенно если все будет спокойно.

Он смеется, не слишком меня понимая. Еще не зная, что я уже включил его в свои планы. В девяносто шестом я прежде всего закрываю межвагонные переходы с обоих концов, равно как и дальнюю дверь, ведущую наружу. А сам помещаюсь у второго входа, рядом со своим купе. Теперь любой субъект, желающий сесть, должен неизбежно пройти мимо меня. Появляется Ришар и без спешки спрашивает у меня свою схему.