Кирилл Казанцев - Трижды преданный

– Я быстро. – Морок точно читал его мысли, перебрался поближе к центру балки и произнес, наклонив голову вниз: – Давай, дядя, расскажи, в чем ты там провинился.

Матвеев вдруг зашелся в надрывном кашле, долгом, тяжелом до икоты и спазмов. Потом грянулся чем-то в крышку, застонал и проговорил срывающимся голосом:

– Баба одна заявление написала, что сожитель ее с детьми порезать грозит. Я приехал, посмотрел: в квартире гадюшник, трое детей без штанов ползают, баба четверым или пятым беременна, а ее типа «муж» на диване дрыхнет, то ли пьяный, то ли обколотый. Ну, я и забил на это дело, отписался, что сведения не подтвердились, дело открывать не стал, а через неделю эту бабу соседи нашли, когда та уже вонять начала. У нее только в живот шесть ножевых было, плюс в глаз ей нож воткнули, а детям и по одному хватило. Тут заява ее всплыла, мне двести восемьдесят пятая часть третья светила, и Стас предложил соседей ее опросить. Сам поехал, а потом привез показания двух свидетелей, которые видели, как та баба сама за мужиком своим с ножом гонялась, в общем, не в себе была, и «дурка» по ней плакала, так что сама виновата….

– И нож в живот сама себе шесть раз воткнула, – протянул Морок, – и в глаз. Хорошие свидетели, повезло тебе, гаденыш.

– Повезло, – глухо согласился Матвеев. – Один героином торговал и все подписал, что попросили, второй из зоны вернулся и не работал, жил на материну пенсию…

Он бормотал еще что-то, но Олег его не слушал, смотрел в сторону дверного проема, где шевелились тени и слышался тонкий писк. Не первый он, значит, о чью жизнь Чирков и Матвеев ноги вытерли. Открытие точно подстегнуло, оцепенение схлынуло, и ему захотелось все поскорее закончить. В шахте не человек, а паскудная до изумления тварь, а вторая пока где-то ходит, жрет, пьет, портит воздух. Плохо, что твари эти неотличимы от людей, и никто, кроме них с Мороком, об этом не знает, а многие знания, как известно, – многие печали…

– Ты, значит, задницу свою лишний раз поднять поленился, а детей похоронили, – в растяжечку проговорил Морок, оскалился в кривой ухмылке, глянул на Олега и отполз на край балки.

– А нечего было с уродами всякими путаться, – донеслось из шахты, – сама виновата. Его, кстати, до сих пор не нашли…

Олег пнул балку так, что та заскрежетала по бетонной крошке, Матвеев заорал не своим голосом, а Морок поднялся на ноги и, отойдя в сторонку, снова погасил фонарик. Олег пнул балку еще раз и крикнул:

– Где сейчас Чирков – уехал куда или здесь остался? Говори, что знаешь, пока цел!

Матвеев снова зашелся в кашле с всхлипываниями и судорожным иканием, колыхнулся внутри, врезался в балку макушкой, вскрикнул от боли и заговорил глухо и торопливо:

– Здесь, здесь, никуда не уехал, он хорошо пристроился, в «Сотексе» заместитель генерального по общим вопросам. За охраной следит, сотрудников проверяет, бухгалтерию контролирует и все такое. Квартиру большую купил, с женой вдвоем в пяти комнатах живут, детей у них нет, а так все хорошо. Весь мир объездили… Он же ради Ольги тогда все сделал…

– Ради Ольги? – подал голос Морок. – Кто такая?

– Жена его, – гундосил из-под деревяшки Матвеев. – У них любовь еще со школы. Он одну Ольгу только и любил, других баб будто и не существовало. А у нее проблемы были со здоровьем, она вены резала – денег на операцию тогда не было.

– А потом нашлись, – спокойно проговорил Олег. Вот все и прояснилось, все оказалось просто и банально: влюбленный Ромео в погонах старался не для себя, а для возлюбленной, и все ему удалось. Красивая история, хоть кино снимай. На душе стало легко, все встало на свои места. Чирков – герой в глазах своей обожаемой Ольги – запросто разменял жизнь на жизнь, отобрал ее у первого встречного и подарил своей возлюбленной. Интересно, он ей правду сказал или наврал что-нибудь красивое?

– Так ему заплатили, – вырвалось невольно у Матвеева.

А Морок подошел ближе по хрустящим под подошвами обломкам, встал рядом и добавил:

– Я тебе еще когда это говорил. Продали тебя с потрохами, а ты не верил.

«Почему же не верил», – подумал Олег, глядя в темноту перед собой. Верил, наверное, а сейчас последние сомнения отпали. Чирков, значит, на себя роль Господа Бога примерил, решив, кому жить, а кому умирать.

– Кто заплатил-то? – толкнул он балку.

Матвеев застонал, как от боли, и почти прорыдал:

– Не знаю, вот здоровьем клянусь, не знаю. Мне Стас не сказал, да я и не спрашивал. Мужики, отпустите, я никому не скажу, до смерти молчать буду, вот вам крест…

Судя по стукам и стону, он там внутри попытался перекреститься, а Олег отошел подальше: находиться рядом стало неприятно и мерзко. Морок же не торопился, уселся на балку, как на лавку, и сказал:

– Платил кто-то из тех троих, кому ты рожи тогда начистил, это к гадалке не ходи. – Постучал фонариком по дереву и скомандовал: – Эй, внутри! Кто у вас еще по тому делу проходил?

– Да не надо, – остановил его Олег, – я их и так всех помню, свидетелей, и рожи их, и фамилии. Если увижу – точно узнаю.

Морок снова включил фонарик, узкий луч упал Олегу под ноги. По полу пробежала здоровенная крыса, задела хвостом носок ботинка, он шарахнулся в сторону и едва удержался на ногах, споткнувшись об обломок перекрытия. Морок подошел, посветил в сторону колодца и еле слышно произнес:

– Надеюсь, ты понимаешь, что отпускать его нельзя. Сам догадаешься, почему, или объяснить?

Световое пятно прыгало по стене, задевало «крышку» колодца, откуда слышалось сопение и тихий плеск – там Матвеев топтался в ледяной воде. Чего тут объяснять, когда все ясно как божий день.

– Тебе решать… – прошелестел Морок, глядя на Олега, и тот легко выдержал его взгляд. Чувство, что он все делает правильно, придало уверенности и сил.

– Пошли отсюда, – тихо сказал он, так тихо, что и сам едва расслышал.

Морок молча повернулся к выходу, посветил в сторону черного провала в стене, и тут Матвеев заорал так, что он вздрогнул:

– Отпустите, суки, откройте! Я вам все сказал, падлы, уберите это на хрен! Откройте, я вам заплачу, я на колени встану, что хотите, просите – сделаю, только выпустите… – Он дышал тяжело и прерывисто, то стонал, то скулил, то снова принимался царапать дерево.

– Ты же, тварь, моего ребенка живым в гроб положил и закопать хотел, а теперь деньги мне предлагаешь… – процедил сквозь зубы Олег.

– Какого ребенка? – простонал Матвеев. – Какой гроб, ты о чем?..

– Девушку мою помнишь, невесту? Она беременная была, а вы, суки, ее сначала изнасиловать втроем хотели, а потом вот так же… пошутили. Она теперь бесплодная. – Выдохнувшись, Олег закрыл глаза и едва не ткнулся лбом в балку.

– Пойдем, – тронул его за плечо Морок.