Росс Томас - Если не сможешь быть умничкой

Я позволил себе роскошь взять прямо из Френдшипа такси и был дома уже к четырем часам утра. Сара проснулась, когда я прокрадывался в спальню. С ней так всегда, какие бы усилия я ни прикладывал, чтобы оставаться тихим и незаметным.

— Как все прошло? — спросила она.

— Неплохо.

— Много всяких новостей. Рассказать сейчас?

— А давай. Мне звонили?

— Еще как!

— И кто?

— Ты намерен перезвонить им прямо сейчас?

— Да нет. Просто любопытно.

— Ну, лейтенант Синкфилд звонил. Дважды. Мистер Артур Дейн — один раз. Голос у него… вкрадчивый. Разок звонили эти твои… из клуба. Еще жена сенатора, миссис Эймс. Потом еще какая-то, говорила этак плаксиво, назвалась Глорией Пиплз. Еще Конни Мизелль, девица с таким бархатным голосом.

— А ты б видела ее тело… — сказал я.

— Если оно соответствует голосу, ты, поди, опять влюбился.

— Я с этим справлюсь. А что ты им говорила?

— Что ты в Лос-Анджелесе, где именно я не в курсе, и что если у них что-то особо важное, они могут, наверно, попытаться достать тебя через офис Френка Сайза. А теперь марш в постель!

— Я вот думаю, не надеть ли мне пижаму?..

— Сейчас тебе будет не до нее, — пообещала она.

Это было смутное чувство, что здесь есть кто-то еще. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть руку. Пальцы ее были напряжены и вытянуты, и она стремительно приближалась к моей переносице. Я резко откатил голову влево, и пальцы цапнули меня чуть повыше правого уха. «Уанг!» — крикнул Мартин Рутерфорд Хилл вместо «Доброе утро!».

— Да ты у нас киллер, да, малыш? — спросил я.

Затем прислушался к себе, стараясь оценить, насколько тяжелое похмелье я заработал в результате вчерашнего бесконтрольного потребления внутрь горячительных напитков. По ощущениям, была не крайняя степень, но почти.

— Дик! — сказал Мартин Рутерфорд Хилл.

— Эй, Сара! — закричал я.

— Что? — донесся ее крик с первого этажа.

— Ребенок произнес слово!

— Сейчас несу! — крикнула она.

Некоторое время спустя она появилась, неся с собой чашку кофе. Я с кряхтением сел на кровати и благодарно принял ее.

— Дать тебе сигарету? Или ты собираешься опять бросать?

— Я брошу на следующей неделе. Они в кармане пиджака.

Она нашла пачку, вложила сигарету мне в рот и зажгла ее для меня.

— Спасибо, — сказал я. — А ребенок сказал слово.

— Правда?!

— Он сказал мое имя. Дик. Скажи опять «Дик», Мартин Рутерфорд!

— Дик, — тут же сказал Мартин Рутерфорд.

— Видишь?

Она покачала головой.

— Ну, такое он говорит целыми днями.

— Ступай, чадо, — сказал я. — Придешь, когда сможешь сказать «Декатур».

— Примерно в пять лет, — сказала Сара.

— Сколько сейчас времени?

— Начало одиннадцатого.

— Ты сегодня работаешь?

Она опять покачала головой.

— Не сегодня.

— Возьми няньку для ребенка, сходим куда-нибудь вечером вместе.

— Боже, мистер Лукас, я вся трепещу! По какому случаю?

— Просто так, никакого особого случая.

— Здорово, — сказала Сара. — Это лучше всего.

К 10.30 я уже принял душ, побрился, оделся и сидел за столом в нашей второй спальне, которая некогда была моим кабинетом, а теперь я делил ее с Мартином Рутерфордом. Окно комнаты выходило на восток, и теперь солнце заливало светом мой письменный стол, расположенный прямо напротив окна. Третий обитатель комнаты, кот Глупыш, развалился возле телефона. Стараясь его не побеспокоить, я набрал номер лейтенанта Синкфилда, записанный Сарой.

Он тут же возник в трубке со своим резким «Лейтенант Синкфилд слушает!» — весь по горло в делах, не терпящий пустопорожней болтовни, — словно именно ему сегодня утром выпало встать во главе непрекращающейся войны с преступностью.

Назвавшись, кто я есть, я продолжил:

— Ты мне звонил дважды. Я подумал, что у вас, должно быть, что-то важное.

— Важным оно казалось вчера, — сказал он. — Сегодня это так — не более чем интересно.

— А вы, парни, обедаете когда-нибудь?

— Обедаем, не сомневайся. Наедаемся до отвала в кафетерии «Шолль», потому что там дешево и они обходятся без всех этих религиозных штучек. По нашей работе ничего лучше не найдешь.

— А я вот думаю о чем-то покучерявее.

— Да уж надеюсь, — сказал он.

— Как насчет «Герцог Зиберт»?

— Что ж, достаточно кучеряво.

— А когда вам было бы лучше поесть? — спросил я.

— Я люблю обедать в районе полудня, не сочти только меня деревней.

— Полдень — отлично, — сказал я. — Кстати, а ты знаешь кого-нибудь в Лос-Анджелесе, в убойном отделе?

— Да знаю там кое-кого, — сказал он осторожным тоном, словно боясь сболтнуть лишнего.

— Да тут такое дело… По-моему, вчера там кто-то хотел меня убить. Я подумал, может, твои друзья смогут выяснить кто?

— Ты шутишь?

— Нет, какие шутки.

— Ты запомнил его внешность?

— Это была она. Я хорошо запомнил.

— Начинай описывать, — приказал Синкфилд. — Я буду сразу печатать… если с тобой все в порядке.

— Со мной все о-кей, — сказал я.

В 11.30 утра я подтолкнул свой отчет о расходах, и он скользнул через стол Френка Сайза. «Первоочередное первым!» — сказал я. Отчет я ему сунул вверх ногами. Он нахмурился, глядя на него, и потом стал разворачивать к себе при помощи ластика на другом конце желтого карандаша. По-моему, он не хотел к нему прикасаться.

Закончив читать, он стал медленно поднимать на меня глаза. Недоверие прямо-таки нарисовалось у него на лице. Недоверие читалось также и в его глазах — но их оно никогда и не покидало. «Один костюм? — спрашивал он. — Одна электробритва? Одна зубная щетка? Один тюбик зубной пасты «Крест»? Одна пара жокейских шорт? Одна голубая рубашка? 183 доллара и 45 центов?!» К тому моменту, когда он дошел до 45 центов, его голос поднялся до верхнего регистра полнейшего недоверия.

— Вы хотите, чтобы я рассказал вам об этом, — сказал я, — или хотите проверить, сможете ли петь сопрано?

— Расскажите мне об этом, — сказал он. — Что-то с утра я еще не слышал ничего занимательного.

И я рассказал ему, а он слушал как всегда — полностью погрузившись в процесс, только временами помечая для себя вопросы, которые надо задать по окончании рассказа.

Когда я закончил, Френк воспользовался своим желтым карандашом, чтобы поставить «ОК!» и свои инициалы на отчете. Он подтолкнул его через стол ко мне.

— Честно говоря, — сказал он, — я б, наверно, и не подумал заворачивать ни к какому Стейси. Или первым же самолетом отбыл бы куда подальше, или пошел бы к легавым.

— У меня с собой было много Скотча, — сказал я.

Он кивнул.

— Что вы расскажете Синкфилду?

— Да, думаю, практически все.

Он снова кивнул.

— Я тоже так считаю. Затем?

— Затем я позвоню или навещу всех тех, кто мне звонил в мое отсутствие. Может быть, у них что-нибудь есть.