Наталья Хабибулина - Клюква со вкусом смерти

– Ладно, можешь не отвечать, понимаю… Но если хочешь, я тебе кое-что расскажу, – баба Дуся налила Косте чай в большую кружку, – а ты пей, милок, пей, чай с травками, полезный, и слушай. Значит так, скажу тебе сразу, про это тебе поведают и другие: живет в нашем лесу лешак, и все думают, что он-то и убил Анфиску.

– Кто-кто? – Костя округлил глаза.

– Не перебивай, слушай! Потом спрашивать будешь, а то собьёшь меня с мысли. Началось это в далёкие-далёкие годы, в самом начале века. Было мне в то время шестнадцать лет, как и моим подружкам. Среди нас была Парашка, девка не красавица, но уж больно боевая, задорная. Леса наши знала, как свою улицу. По грибы ли, по ягоды мы только с ней ходили. Уведёт, бывало, нас за много вёрст от деревни, мы уж и трясёмся, и оглядываемся, а ей всё нипочем. Приведет в такое место, где и грибов наберем – не донести, и ягод полны лукошки, и спокойно идёт назад. Вроде место незнакомое, а глядь – среди деревьев наша деревенька вдруг покажется. – Баба Дуся шумно отхлебнула чай: – Простыл уже, подогреть надо бы… Так подробно рассказываю почему? Поймёшь, если дальше будешь слушать.

Старушка встала, нащипала лучины и разожгла заново самовар. Костя зевнул.

– В сон, никак, потянуло? Погоди, сейчас свеженького попьем – отпустит. Без чая в деревне вечер не вечер. Деды наши по нескольку самоваров выпивали. Мой чай и сон принесет чистый, и пробуждение будет лёгким. – Она села напротив Кости и, сложив руки на столе, продолжила: – Вот, значит, одним днём отправились мы с подружками по грибы, в то лето их было видимо-невидимо, и идти-то за ними далёко было без надобности, потому и бродили в ближнем лесу. А как домой засобирались, глядь, а Парашки-то нигде не видать! Аукались мы, аукались, да всё без ответа. Решили, что оставила она нас и домой ушла. Ну, повертелись мы, и тоже отправились по домам. А ввечеру прибегает мать Парашкина: где, дескать, девка моя? Тут уж перепугались мы не на шутку, ревём все, а дед Парашкин уже всех мужиков деревенских поднял. Взяли, значит, факелы – и в лес! Только ночь уж на дворе, оставили до утра. День искали, второй! Лес-то Парашка знала, как могла заплутать? А надо сказать, что в те времена на болоте, что к северу, проживал старик-отшельник. Безобидный был, никого не трогал, ни к кому не лез, один раз даже корову деревенскую спас, из болота вытащил и сам привел. Только не разговаривал ни с кем, и дорогу к себе в скит не открывал. Ходил по старинной гати, ещё нашими дедами проложенной. Только сгнила она уж к тому времени. А по сгнившей ходить опасно – чуть в сторону и – всё! А он проходил свободно. Чем жил, чем питался – одному Богу ведомо, но обиды от него не было. Вот он-то Парашку нашу и привел в деревню, не в себе она была. Старик только и вымолвил, что на болоте её нашел. Ну, ладно, в чувство мало-мальски привели, бабка моя, тоже знахарка была, осмотрела её, вроде не поврежденная нигде, только умишком-то ослабла девка. В лес уж больше с той поры не ходила, а только толстеть передом начала. И уж через время стало понятно, что ребёночка носит наша Парашка. Надо сказать, что бабы её не осуждали, поняли, что в лесу-то с ней несчастье приключилось. Видно, беглого какого-то встретила, или ещё кого, леса-то дремучие, нехоженые. Немало разбойников встречалось в те лета. Может и не один он был. Даже самому лешему бабки древние это приписывали – вольно всегда вела себя Парашка в лесу.

Баба Дуся подкрутила фитиль в лампе, налила бурлящего кипятка себе и гостю, сыпанула какой-то душистой травки и продолжила свой рассказ, который захватил Костю полностью, и он уже совсем забыл про сон.

– Ну, пришло время Парашке освободиться от бремени. А повитуха у нас в деревне в то время была уже стара и глуха, как тетерев. Да бабы и сами справлялись, у всех детей не по одному, научились принимать младенцев. А та всё одно – тащится, чтоб какой кусок заработать. Ну, сунулась она к Парашке, как у той схватки-то начались, только мать её, Марфа, повитуху-то с порога выгнала. А утром бабку нашли под их окном без языка.

– Как это? – Костя вытаращил глаза.

– Паралич её разбил, видать, с любопытства на завалинку залезла, оттуда и сверзнулась, головой ударилась и повредилась. Ну, грешная, месяц промаялась, да и отошла к Богу. А Парашка, то ли от родов, то ли ещё от чего, только совсем умом тронулась. Мать кричала, что ушла девка её в лес вместе с младенцем. Больше уж мы Парашки не видели никогда. Правда, потом мужики сказывали, будто на болотах мелькала какая-то баба, а она ли была, неизвестно.

– Так и что? А лешак-то где? – заерзал Костя, не понимая, к чему вела разговор хозяйка.

– Что вы, молодые, такие скорые! Ты слушай-слушай, я же теперь перехожу к самому главному. Ну, прошло, значит, время. Уж и царский режим закончился, революция прокатилась, война гражданская заканчивалась. Ну, время было голодное, в лесах кто только не бродил, всё подчистую подбирали, вот и наладились как-то ребятишки наши за клюквой на болота. Ушли, значит; среди них и мой сынок был. Только чувствую я неладное, душа болит, ноет, и соседка прибежала, говорит, дескать, как бы с ребятишками чего худого не случилось. А тут они бегут из лесу, орут не своими голосами: «Лешак! Лешак!» Пока в чувство их привели, рассказали они, что подошли к болоту, а там, как из-под земли появился страшный человек. Все твердили одно: зубы наружу, глаз навыкате, второго вовсе нет, такое чудище описывали, куда тебе! Поверили мы! Если б один говорил, а то вся ватага твердила. Мужики взяли колья и – в лес! Только никого тогда не нашли. Потом, уже году в тридцатом, приехали охотники сюда. При чинах – сразу видно, важные. Ну, наше начальство их пытались отговорить, да куда тебе, и слушать не стали, посмеялись только, а председателя за такие разговоры обещали наказать. Ну, вот значит… Впятером они и отправились в лес, а вернулись втроем через день, все в тине, грязные, один так и плакал даже, видно, со страху. Ничего не говоря, уехали тут же, а потом милиция приезжала, ходили в лес, искали тех, двоих, да только как найдёшь, если в болоте утопли? Да и не особо лезли милицейские в болота. Им и самим, видать, страшно было. А тем, видно, лешак встретился, а иначе, отчего бы убегать? Ну, прошло ещё сколько-то годов, отшельника тогда уж давно не было видно. Может, и помер к тому времени, только мужики сказывали, что следы чужие всё ещё встречались. Ну, и к болотам уж никто не приближался больше. А через некоторое время приехал к нам этот… вот скажи-ка, как назвать того, кто травками да букашками-то занимается?

– Биолог? Зоолог? – подсказал Костя.

– Вот-вот! Этот… генбарий собирал! – кивнула баба Дуся.

– Гербарий, – осторожно поправил её Воронцов.

– Ну, да! Листочки да цветочки наклеивал на бумагу, да мушек всяких пришпиливал. Собрался он, значит, в лес, а мужики ему говорят, дескать, лешак там ходит! Он тоже только посмеялся и айда в лес, на самые болота. Нашли его через несколько дней, у края трясины. Весь целёхонький, только мёртвый! Лицо перекошено! Видать, сердце-то от страха лопнуло! Вот так! Думаешь, на этом всё закончилось? Если не спишь, продолжу!