Асклепий Голубец - Меценат

– Да ладно, Санек, не кипятись, пусть лучше покажет, как там оно сейчас, – заступился Райкин.

Показал. Действительно ничего не понятно – лица, как Ангелиненские блинчики с вареньем, только немного неодинаковых размеров.

– А вот я что хотел сказать… А вот ты можешь по компьютеру отсюда лицо этого Бреха, как там у вас, почистить, да? А потом сравнить с фотографией реального Бреха.

– Константин Сергеич! Да на этих блинах любой комп заглючит так, что все программы полетят.

– Ну, а если обнажить лицо от маски?

– Неужели вы думаете, что наша техника имеет такие возможности, как по-казывают в фильмах? Но попробовать, конечно, можно.

Целый час айтишник пытался «обнажить лицо Бреха», но бесполезно.

– А ты попробуй на других, – не унимался Константин.

Айтишник снова ушел в свой комп, бегая мышкой по экрану.

– О, а это получилось, – ткнул он в монитор белым худосочным пальчиком. – Вот чел в маске, а вот мы с него сняли. Ой, а у него под носом шрам. Наверное, от удара ножом.

– Это заячья губа, недоросль. А давай еще кого-нибудь. Штук десять, для статистики.

Опять получилось. Еще и еще, еще и еще. Опять «Бреха».

– Не понял, пацан, ты издеваешься над нами? Почему всех ты можешь раздеть, а нашего нет? Он что, заколдован?

Запуганный юноша пожал узкими плечиками:

– Не знаю.

– Зато я знаю, – откашлялся Константин. – У меня первое образование по электронике. Еще тогда можно было создать устройства, которые электронная техника не читает. В маску этого хрена вмонтировано что-то наподобие антирадара. Это, конечно, версия, но имеет место быть. Но у меня есть еще две. Александр, а можно сейчас к Мерзавкину поехать и показать ему эту флешку, на которую куски видеонаблюдений перебросили?

– Да почему нет?

Мерзликин, покусывая толстые губы, тупо пялился в видеозапись, не понимая, чего от него хотят.

– Но ведь он же везде в маске, – простонал он тоненьким, не подходящим под стан, голосочком, – а по глазам ни хрена не поймешь, он же в очках!

– А очки он всегда носил?

– Конечно, нет. В бане снимал…

– А маску? – пытал «Коломбо».

– Ну, в общественных местах, наверное, всегда. Во всяком случае, нарушений масочного режима за ним я не замечал.

– А как он носил маску? Может, как-то по-особенному?

– Да нет, как все – на подбородке.

– Вот! – просиял Константин. – Вот именно. А здесь он везде упакован в маску под самые очки, а уши затянул под шапочку. Он шапочку часто носил?

– Да нет. Не знаю, мы с ним больше в помещениях общались, а до машины он шел с непокрытой головой. Но ведь он же бежал от правосудия, поэтому и мог гриммироваться.

– Допустим. А походка? Походку он тоже сменил для конспирации? Как он ходил, вы это помните?

– Да никак.

– Что, совсем не ходил?

– Да не знаю, я не обращал внимание.

– А записи с ваших камер с ним сохранились?

– Ну да.

– Давайте посмотрим.

Мерзликин гаркнул секретутке принести материал.

– Вот, – принесла через час заказ классическая блондинка.

Райкин с нетерпением воткнул в нужное место флешку, и все замерли в ожидании чуда. Вот Штрехтенбрехт выходит из мерса, вот подходит, семеня, к парадному входу, вот он мелкими шажочками чешет по коридору…

– Костян, да у него не только походка не такая (ее же тоже можно сменить), у него и фигура не та. А фигуру за два дня не поменяешь. У того задница больше, чем плечи, а у этого наоборот. Костян, да ты гений! В аэропорту был не Брех, а Лже-Брех. Так, господин заказчик?

– Та-ак, – протянул ошеломленный Мерзликин. – Как же я сразу не заметил… А куда же этот гад дел моего Колю? И с кого мне теперь отжимать мое бабло?

– А вот это нам как раз и предстоит выяснить. А сейчас – поехали к стюардессам.

– Вот, все-таки какие сволочи все: маски на подбородке носят, а кто нормально носит, может быть потенциально опасен возможной преступной ориентацией. Никакой гражданской совести! Куда мы катимся? Как опустился мир! Как можно использовать несчастье других для своих корыстных целей! Какой регресс!

– Да не скажи, Александр. Если даже для преступных целей используется творческая жилка – значит, мы еще существуем, значит, не все потеряно, потому что еще способны думать и изобретать. «Я мыслю – значит, существую!». Просто их, этих изобретателей, надо повернуть в другую сторону.

– Коломбо, ты вроде с кучей образований, даже педагогических, а тупой, как мои кроссовки: как ты можешь повернуть преступника? Он поэтому и преступник, потому что преступил черту (даже самую малую), а значит – сломался, и обратной дороги нет. Все! Восстановлению не подлежит! Их не поворачивать, их мочить надо.

– Ох, Райкин, Райкин! – вздохнул Санек. – А что ж тогда с тобой делать, если ты у Горбушкина из шкафчика водку тиснул, а у Коласа пол- «КАМАЗа» песка к себе втихаря перетаскал. И это только то, что ты сам успел мне доложить. А уж что не успел, а уж что совсем в несознанке…

– Га-га-га! – саргументировал Райкин.

В тот вечер не удалось опросить стюардесс, чему сильно обрадовался Райкин, которого Константин «достал». Только на третий день весь летный состав готовился к рейсу и собрался в порту в полном составе. Райкин «вкалывал» на дежурстве у Горбушкина (играл в «Морской бой» с напарником до посинения), Санька вызвали на объект. Пришел только Константин. Старшая из стюардесс встретила его недружелюбно.

– Если бы не Александр Павлович, сроду бы вашими глупостями не занималась, – проворчала она и недовольно указала Константину на свободный стул. – Давайте, спрашивайте, что надо – у меня времени в обрез.

– Наши глупости интересуются вот этим пассажиром, – Константин протянул ей две фотографии: «Бреха» и «Лже-Бреха». – Он летел вашим рейсом…

– Вы что, нас за жестский диск принимаете? Мы что, должны всех запоминать? Да их миллионы через нас проходят.

– Ну, ведь некоторых все-таки не запомнить нельзя. Например, гражданина Чепикова, который знаменит на весь мир, как упустил во время полета контрабандного крокодильчика. Может, человек на фотографии тоже чем-то вас удивил?

– Любка! – гавкнула главная молоденькой дамочке в униформе. – Посмотри, ты напитки разносила.

Любка взяла фотографии.

– Вот этого не помню, – указала она на «Бреха», – а этот летел. Да, я его хорошо запомнила. Он долго не снимал маску. Правда, у нас нельзя снимать маски, но мы разрешаем, а то от кислородного голодания начинают рыгать. Ну, с этим так и получилось. Да он еще, видно, с аэрофобией. Когда заходил, трясся, как макароны в дуршлаге, а на снижении, я думала, что сердечный приступ будет. Аж позеленел.

– Вспомните еще. У Вас очень многогранная память!

Любка зарделась от комплимента и подняла глаза влево-вверх.