Лили Рокс - Алиса в стране насильников

Дядя Билл вышел, а Абрамян начал раздеваться. Его белая кожа выглядела еще более бледной на фоне декора спальни. Я же по-прежнему находилась в ступоре и потеряла способность сопротивляться.

Джордж вытащил свой огромный член и осуществил задуманное, не обращая внимания на мою боль, крики, мольбы о пощаде…

Конечно, было невыносимо плохо после общения с Джорджем Абрамяном, так же как и от каждой сексуальной встречи с ним впоследствии.

Мне требовался врач, но Билл запретил вызывать его. От боли сложно было пошевелиться. Особенно сильная боль ощущалась в почках и прямой кишке. Все это сопровождалось кровотечением, поднялась температура. Рвота и головные боли держались пару дней.

Кровотечение из прямой кишки было следствием извращенных действий Джорджа Абрамяна. Я слышала потом много раз, что он занимается откровенным сексуальным насилием над девочками. И использует свои крутые связи, чтобы не быть привлеченным к ответственности. Правоохранительная система США, оказывается, весьма избирательна.

Впрочем, лично я никому на насилие со стороны взрослых не жаловалась. Хотя, психологические последствия изнасилования нашим гуру, были весьма тяжелыми. В дальнейшем, Абрамян дополнительно усиливал их, травмируя мой ум с помощью сложного электронного оборудования НАСА и наркотиков. Абрамян и дядя Билл навязали мне представление "мы будем следить за тобой", чтобы еще больше укрепить мое ощущение беспомощности.

Систематические надругательства и травмы, которые я пережила в детстве, поменяли мое поведение, мою судьбу.

А в тот раз, дядя Билл успокаивал меня как мог. Он подарил мне "ручку Кеннеди". На ней была надпись с девизом, который будет вести меня через все мое запрограммированное существование: "Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя. Спроси, что ты можешь сделать для своей страны".

Дома, слегка оправившись от боли и шока, я подумала, что смогу защитить себя от надругательств, если обращусь непосредственно к Богу. Я хотела стать монахиней, мне казалось, что это обеспечит мне приемлемую жизнь, без сексуальных надругательств.

Я никому не могла пожаловаться, некому было защитить меня. Казалось, Церковь станет ответом на мои страдания, я начала разучивать молитвы и специфику жизни в монастыре. Мой опекун Билл разрешил мне исповедаться.

Католическая вера внушает идею, согласно которой человек не готов разговаривать с Богом напрямую, должен быть священник, исполняющий роль посредника. Для этого и служат исповеди.

Мне нужно было рассказать о своих грехах священнику, который передаст мое послание Богу. После чего мне скажут, сколько раз нужно прочесть молитвы "Аве Мария" и "Отче наш" в качестве покаяния или наказания.

Когда священник нашей церкви открыл маленькое окошечко в перегородке исповедальни, которая была размером со шкаф, я начала каяться:

– Прости меня, отец, ибо я согрешила…

Далее пришлось рассказать про то, что у меня было с Джорджем и дядей Биллом. Священник ответил, что я должна прочесть три раза "Аве Мария" и один раз "Отче наш", тогда буду прощена.

Я так и сделала, мне стало легче. Но на следующий день дядя Билл позвал меня для разговора. Видимо, он был в курсе того, что я говорила священнику. Билл потребовал, чтобы "отныне и всегда" на исповеди я говорила только, что ослушалась моего опекуна и нашего Главу. И больше ничего!

В следующий раз я пошла на исповедь вместе с подростками нашей общины. И сказала именно так, как мне велел Билл. Однако в открытое окошечко в перегородке исповедальни между мной и священником показался… его пенис.

– Бог сказал, что твое покаяние – это услаждение меня, как духовного наставника твоего, – сказал священник. – И помни: все, что ты делаешь, ты делаешь для Бога, небесного отца нашего.

После орального секса со священником я вышла из исповедальни в весьма расстроенных чувствах. Остальные подростки были очень нетерпеливы, ожидая своей очереди. Наша наставница отругала меня за то, что я исповедовалась так долго, и в наказание, велела прочесть дополнительно несколько раз "Отче наш”.

С того дня я оставила свою идею стать монахиней. Я думала: либо эта исповедь была обманом, либо Бог попустительствует сексуальному насилию над подростками.

Если бы школьные учителя умели распознавать признаки надругательства над детьми, то мое молчаливое поведение, моя нелюдимость и погружение в себя, были бы поняты ими, как крик о помощи. Но на мою мечтательность, намеки на беспомощность и сексуальность в рисунках, никто не реагировал.

Я продолжала поддерживать иллюзию нормальной жизни, хорошо училась благодаря прекрасной памяти. Но у меня по-прежнему, не было друзей, я испытывала трудности в общении со сверстниками и затерялась в воображаемом мире из книг, которые дядя Билл велел мне читать: "Золушка", "Волшебник страны Оз", "Алиса в Стране чудес", "Остров голубых дельфинов", чуть позже истории Гарри Поттера и «Чернильные» истории – все они использовались в подготовке моей психики к тому, что скоро станет программируемым контролем над сознанием.

Особенности моего поведения, мое подавленное состояние, бросались в глаза. Но на них не хотели обращать внимание. Тем более, мой опекун был весьма уважаемым человеком.

Я имела возможность быть среди людей, когда ходила в местную библиотеку за книгами. Наша организация содержала большую библиотеку, которая как будто создана была, как центр идеологической обработки. Имелся видео зал, обязательный для посещений, и обучающие площадки для детей.

Однажды библиотекарь спросила, почему я так печальна. Я дала обычный ответ: «В книгах много печальных героев». А когда учительница спрашивала меня, почему я не общаюсь со сверстниками, я отвечала: «Ребята похожи друг на друга, а мне нравится проводить время с книжными героями». Если мне начинали задавать уточняющие вопросы, отделывалась с помощью религиозных фраз, таких как: "На все воля Божья!"

Окружающие обычно принимали мои ответы за личную особенность, своего рода проявления аутизма в сочетании с моей религиозностью. И дядя Билл поддерживал эту версию.

Мое поведение обсуждалось на консультации в школе, но его причины не были точно установлены. Решили, что все связано со смертью родителей. Мне дали абсурдный совет – излить свою печаль на бумаге, а потом разорвать ее. Но печаль, вызванная тяжелыми сексуальными надругательствами, не могла быть снята такими упрощенными средствами. Опекун же запретил мне проявлять эмоции, и я старалась соблюдать этот запрет.

И все же особенности моего поведения побудили моих кураторов перевести меня из обычной светской местной школы в католическую, церковно-приходскую. Где на мои отклонения от нормы не будут обращать внимания.