Айтан Маммадова - Москва-Берлин

– Лена, – тихий, но настойчивый голос у самого уха звал ее по имени, – Лена, ты меня слышишь? Открой глаза.

Женщина с трудом разжала слипшиеся отяжелевшие веки. Наверное, это мерещится ей? У больничной койки стоял собственной персоной муж, которого она так бездумно покинула ровно год назад.

– Андрей, – прошептала Елена, не веря своим глазам, – Неужели это ты?

– Да, это я. Все теперь будет в порядке. Я о тебе позабочусь, не волнуйся.

– Как ты узнал…? Где я сейчас? – звуки выходили из ее пересохшего горла с трудом, как будто она очень долго молчала и разучилась разговаривать.

– Тебя нашел Михаил. Ну, Филиппов. Помнишь его? Он еще на нашей свадьбе шафером был. Так он подобрал тебя на улице и привез сюда, в госпиталь. А потом сообщил мне. Правда, я никак не ожидал, сначала даже не хотел верить…

Слово «свадьба» больно резануло по сердцу Елены. На глаза навернулись слезы.

– Что со мной случилось? – всхлипывая спросила она.

– Давай об этом позже…Ты потеряла сознание и…

– Андрей, – она с внезапной силой стиснула его большую ладонь, – Мой ребенок… он погиб, да?

Капитан ФСБ Андрей Калачев потупился, высвободил свою руку из холодных пальцев женщины и отступил на шаг назад.

– Да, Мне жаль, поверь, – сухо ответил он.

Всхлипыванья Елены при этих словах перешли в громкое рыданье.

Дверь в палату отворилась и на пороге появилась привлеченная шумом дежурная медсестра.

– Вам пора уходить. Придете завтра, если доктор позволит. Можете поговорить с ним, пока он не ушел. Я сейчас вот сделаю вашей женушке укольчик и тоже уйду – словоохотливо сообщила она.

– Конечно. – Андрей встал и слегка коснулся губами лба жены. – Завтра увидимся, Лена. Нам о многом нужно поговорить. А сейчас…постарайся заснуть.

Дверь палаты затворилась. Гренадерского роста полная медсестра подошла к кровати больной и равнодушными пальцами привычно нащупала ее пульс.

– Да что с вами, девушка? – грубоватым голосом спросила она- Чего убиваетесь? Вы лучше спасибо скажите, что живы остались. Вас ведь когда к нам привезли, вы почти не дышали. А теперь повернитесь-ка на спину.

Елена уткнулась лицом в подушку. Ей не хотелось говорить «спасибо», ей даже не хотелось больше жить. Стыд, боль, отчаяние – все это перемешалось у нее внутри. Лицо горело как в огне, голова раскалывалась от боли, в ушах стоял шум. На минуту перед глазами у нее возникло овальное смуглое лицо с большими темно-карими глазами. Елена невольно зажмурила глаза.

«Будь ты проклят, Ганс Майнц. – яростно подумала она, – если надо будет, я всю жизнь положу на то, чтобы найти тебя и отомстить. От меня ты не скроешься, подонок, даже в преисподней, где тебе место».

Тем временем Андрей Калачев дошел до конца больничного коридора, в котором было открытое окно, резким движением ослабил узел галстука и высунул голову наружу, так будто ему не хватало воздуха. Постояв так несколько минут, мужчина решительным движением вытер навернувшиеся на глаза слезы, спустился по лестнице и вышел из здания больницы.

Когда Андрей Владимирович Калачев вошел в кабинет майора Петренко на Лубянке, был уже поздний вечер. За окном стемнело и единственным прибором освещавшим большое помещение была лампа со светло-коричневым абажуром, горевшая на рабочем столе майора.

– Усталый ты, капитан, – густой бас был приятен на слух- Ну, как она?

– Вроде в порядке. – Андрей сел за длинный отполированный стол. – Доктор сказал, оклемается. Правда, ребенок погиб. Еще дней пять ее там продержат.

– Ну-ну, может оно к лучшему. Что дальше делать-то намерен, Андрюша?

– А что? – Андрей налил себе воды из пузатого графина, стоявшего посередине стола, – Как будто у меня есть выбор? Поправится, к себе возьму.

– Неужели?

– Не могу же я ее бросить снова на улицу, – в голосе Андрея прозвучало сильное раздражение, словно обсуждение этой темы было ему крайне неприятно. Да собственно говоря так оно и было! – Деваться-то ей некуда.

Майор Петренко встал и грузным шагом прошелся по кабинету вдоль стола.

– Слушай, Андрей. Ты в самом деле готов принять ее обратно?

– Василий Семеныч, я ведь сказал…

– Слышал, слышал, – майор отмахнулся- Я в смысле… ты ее только пожалел или…

Андрей сглотнул. – Все решено, товарищ майор. Жить она будет у меня. Как прежде.

– Ну, хорошо, – майор снова уселся в свое кожаное кресло с высоким верхом, которое при этом действии издало жалобный скрип, – Наверное, ты прав, сынок. Нельзя жену бросать.

Андрей снова налил себе воду. Слово «жена» прозвучала как скрытая насмешка. Жена, которая бросила его, чтобы убежать к врагу. Теперь вот объявилась как снег на голову. На секунду губы Андрея искривились в усмешке. «Так тебе и надо, – подумал он про Елену. – Романтики захотела. А герой-то оказался липовым». Внезапно у Андрея перехватило дыхание, он резко поставил стакан на стол.

– Товарищ майор! Разрешите мне уйти. Как вы и заметили, устал уж очень.

– Идите, капитан, идите. У вас нынче трудный день был.

«Трудный, это пожалуй слишком мягко сказано». Но капитан Калачев не стал выражать последнюю мысль вслух, вместо этого он вышел из его кабинета и по лифту спустился вниз, к автостоянке. За рулем своей машины, по дороге домой он сосредоточенно обдумывал то, что вдруг пришло ему в голову.

В больничной палате горел ровный приглушенный свет. Широко раскрытые синие глаза лежавшей на кровати молодой женщины были устремлены в одну точку на противоположной белой стене. Мыслями она была очень далеко… в большом, ярко освещенном зале посольского особняка, переполненном женщинами в блестящих вечерних платьях и мужчинами в черных и белых смокингах, которые расхаживали, непринужденно болтали друг с другом, шутили и смеялись. Высокая, статная белокурая девушка скользила по начищенному до блеска желто-коричневому паркету, небрежно окидывая взглядом всю эту толпу, многих из гостей она не знала, да и не хотела знать. На этом вечере она присутствовала только по настоянию родителей, особенно матери. Развлечениям такого рода Елена Васильева обычно предпочитала тихий уголок, в котором она могла уединиться с любимой книгой. Вдруг девушка почувствовала сильный толчок в левое плечо. Нахмурившись, Елена обернулась, резкие слова грубияну уже готовы были сорваться с ее губ.

– Извините, – негромко по-немецки сказал высокий кареглазый брюнет с расчесанными на косой пробор черными гладкими волосами – Простите, фрау, я не хотел.

Елена не могла не улыбнуться.

– Я вас прощаю, – ответила так же по-немецки, которым она владела в совершенстве, (а как же иначе после восьми обучения в школе с немецким уклоном) и кивнув довольно-таки симпатичному незнакомцу, пошла дальше.