Анастасия Черня - Ничего личного

После премьеры я не стала наслаждаться посиделками в уютном театральном кафе и участвовать в «закулисных» рассуждениях о том, в чем большинство зрителей не разбираются. Я вышла из монументального здания театра и направилась к своей машине. Дождь к этому времени закончился, уступив место розово-голубому закату. Прощальные лучи солнца тонули в лужах. Несколько волшебных минут они отражали заходящее за горизонт сияние величественного светила. Весь город сверкал от солнечного отражения в мутной воде, словно усыпанный драгоценными камнями. Несмотря на косые взгляды прохожих, я прыгала по лужам, словно маленькая девочка. Я радовалась, потому что наконец поняла, как могу освободиться от груза прошлого, под тяжестью которого я рабски жила все эти годы. Предвкушение будущего спектакля, который я собиралась поставить, вызвало во мне мощный прилив сил и энергии. Во мне словно взорвалась витаминная бомба, и зажглось пламя, способное сжечь мое прошлое дотла.

Я приехала домой и принялась составлять список основных персонажей своей «драмы». В него вошли десять ненавистных имен из моего прошлого. Я не спеша старательно выводила каждую букву, представляя их лица. Это были лица людей, которые все мои школьные годы вытирали об меня ноги и морально ломали. Каждый инициал их имен напоминал, какую лютую ненависть они ко мне питали. Каждая закорючка искажала мою душу от боли воспоминаний их беспричинной злобы и безудержной агрессии. В каждом знаке я видела ничем не прикрытое безграничное презрение одноклассников ко мне. Когда-то они отобрали у меня радость жизни. Теперь пришла моя очередь оставить свою роспись на пергаменте их жизней.

P. S. А сейчас несколько слов об авторе, режиссере и актере этого гениального представления в моем лице. Я – реальный человек из плоти и крови. Хотя, лицезря мое действо, многие предпочтут, чтобы я была выдуманным персонажем, а мои истории – плодом больного воображения. Но вынуждена огорчить. Я – человек, поэтому могу делать, что хочу. Сейчас у меня есть все: красота, завистники, прекрасный дом, квартира, несколько машин и, конечно же, деньги. Я – богатый человек и транжира жизненных ресурсов. Когда-то в моей жизни все выглядело не так радужно. У меня не было ничего из вышеперечисленного. Жизнь была поломана, и никаких перспектив я не видела. Но на данный момент я достаточно крепко стою на ногах, чтобы позволить себе превратить боль прошлого в лекарство, способное излечить меня от жалости не только к самой себе, но и к тем, кто стал ее причиной. Поэтому я осознанно сбилась с пути и отклонилась от нормы, моральных кодексов и прочих якорей. Хотя границы нормы размыты. Все зависит от тех очков, которые надеваешь, чтобы их увидеть. Я не ношу очки. Предпочитаю смотреть на мир, на грани человеческих эмоций без посредников.

После спектакля подготовка к встрече с моими обидчиками заняла почти два года. За это время я собрала личную команду помощников, а также накопила довольно много материалов на тех, с кем хотела поквитаться. Перед началом постановки я знала о своих героях больше, чем они сами. Собрав все документы, записи, фотографии и, главное, сам черный список в довольно большой чемодан, я наконец впервые за долгие годы вернулась в свой родной город.

Мое возвращение пришлось на самый разгар весны. Природа, как и я, возрождалась после долгой и суровой спячки. Она мне словно шептала о том, что пора действовать. И мне нравился ее призыв. Я гуляла по улицам города и пробуждалась вместе с каждой раскрывающейся почкой, с каждым молодым листиком, со всем, что обновлялось и оживало. Ступая по родной земле, я осознавала, что назад дороги нет. Ничего уже не останется прежним, и уж точно не будет никаких лейтмотивов из моего прошлого.

Желанная встреча с первым именем из списка произошла буквально через несколько часов после моего прилета. Я не хотела ждать ни минуты. У меня руки чесались начать свое представление как можно быстрее. Поэтому я попросила помощников доставить мои вещи в гостиницу, а сама отправилась к первой своей обидчице.

Спустя много мучительных для меня лет наши пути снова пересеклись в лифте дома, в котором она жила. Ее статус и положение позволяли обзавестись комфортным жильем в престижном районе города. Как и в детстве, она старалась не ездить на маленьком пассажирском лифте. Предпочитала большой грузопассажирский, так как увеличенная площадь защищала от нежелательного вторжения посторонних в ее личное пространство. Никто не дышит в спину, нагло не рассматривает, во что ты одет, не заглядывает бесцеремонно на экран твоего мобильного. Ведь это ее очень раздражало и вызывало агрессию. Данная привычка вросла корнями еще в школьные времена. Дистанция была установлена ею для всех, кого она считала «не своими». Нарушение «предписанного» интервала всегда жестко наказывалось. Эту обычную с виду девочку боялись многие школьники. Будучи умной и расчетливой, она стала авторитетом. Ее интеллектом восхищались даже старшеклассники, поэтому ее слова и желания имели немалый вес среди учащихся.

В школе мне «посчастливилось» на личном опыте прочувствовать, что значит нарушить установленные ею границы личного пространства. Когда-то, случайно наступив ей на ногу, я была подвергнута публичному наказанию членами ее компании за нанесенное оскорбление. После занятий меня поймали и насильно притащили за угол школы. Моя мучительница приказала мне снять колготки. Еле сдерживая слезы, я повиновалась. Один из ребят снял ремень с пояса и подошел ко мне. По кивку ее головы он нанес мне удар ремнем по икрам ног. От пронизывающей боли я упала на колени. Мне было велено встать. Я молила о пощаде, однако мои слезы только подогревали азарт истязателей. Я перенесла десять ударов, которые рассекли мои ноги в кровь. Меня наказывали на глазах у десятков школьников, дабы никому не было повадно ходить по ногам элиты школы. Никто даже не подумал за меня заступиться. Никому не было дела, что каждый удар наносил увечья не только моему телу, но и достоинству. От боли слезы градом лились из глаз. Мне было нестерпимо больно и стыдно, однако я даже не думала сдвинуться с места. Страх и безнадежность парализовали мою волю. Стиснув зубы, я с покорностью жертвы принимала каждый удар и насмешки.

Воспоминания о таком зверском наказании выбросили адреналин в мою кровь. Щеки от этого стали пунцовыми, дыхание участилось. Несмотря на то, что нас в лифте было всего двое, я подошла к своей мучительнице вплотную и вежливо поздоровалась. В ответ – абсолютно не заинтересованный во мне взгляд. Меня она, конечно, не узнала, да и не могла узнать. Я прекрасно понимала, что за маской напускного равнодушия кроется сильное раздражение от моей близости. За долгие годы ей так и не удалось освободиться от своей фобии.