Сара Парецки - Приказано убить

Я совсем забыла о своем анониме, пока телефон не прервал мои горькие размышления. Я быстро вскочила и взглянула на часы: половина двенадцатого. Прежде, чем поднять трубку, поставила диктофон на запись.

Это был Роджер Феррант, обеспокоенный смертью Агнес. Он узнал об этом из десятичасового выпуска новостей и пытался тогда же до меня дозвониться. Мы некоторое время обсуждали происшествие, потом он нерешительно произнес:

– Я чувствую себя ответственным за ее смерть.

Виски немного затуманило мне голову.

– Что ты такого сделал? Подослал подонка на шестнадцатый этаж Форт-Диаборн-Тауэр?

Я выключила диктофон и снова села.

– Вик, не надо так. Я чувствую ответственность потому, что она осталась работать над моей проблемой с «Аяксом». Днем она была занята. Если бы я не позвонил ей...

– Если бы ты не позвонил ей, она сидела бы там над чем-нибудь другим, – холодно перебила я его. – Агнес часто засиживалась допоздна, она много работала. А если уж так рассуждать, ты не позвонил бы ей, если бы я не дала тебе ее телефон, следовательно, если кто-то и несет ответственность, так это я. – Я снова глотнула виски. – Но я так не считаю.

Мы прекратили разговор. Я допила третий бокал и убрала бутылку в бар в столовой, бросила халат на спинку стула и нагишом легла в постель. Когда я выключила ночник, слова Ферранта пришли мне на ум, и что-то меня в них задело. Я перезвонила ему по телефону в спальне:

– Это я, Вик. Как ты узнал, что Агнес работала сегодня именно над твоим вопросом?

– Я разговаривал с ней днем. Она сказала, что задержится попозже и переговорит с одним из своих приятелей-брокеров. У нее не было времени заниматься этим днем.

– Переговорит с ним лично или по телефону?

– Не знаю. – Он задумался. – Не могу вспомнить, что именно она сказала. Но у меня такое впечатление, что она собиралась с кем-то увидеться.

– Ты должен сообщить об этом в полицию, Роджер.

Я положила трубку и почти моментально заснула.

Как бы часто я ни просыпалась с головной болью, начисто забываю об этом до следующего раза, пока опять не опрокидываю в себя пять или шесть бокалов виски. Сухость во рту и адская боль в голове разбудили меня в четверг в половине шестого. Я с отвращением посмотрела на себя в зеркало в ванной. «Ты стареешь, Вик, и становишься непривлекательной. Если после пяти бокалов скотча на твоем лице по утрам появляются красные пятна, пора завязывать».

Я отжала апельсин и залпом выпила сок, потом приняла четыре таблетки аспирина и вернулась в постель. Телефонный звонок снова разбудил меня в половине девятого. Официальный молодой мужской голос сообщил мне, что звонит по поручению лейтенанта Роберта Мэллори из чикагского отделения полиции, и спросил, не могла бы я приехать сегодня утром в центр города и побеседовать с лейтенантом.

– Мне всегда приятно говорить с лейтенантом Мэллори, – ответила я, правда несколько хрипловато, поскольку еще не отошла ото сна. – Может, вы скажете о чем?

Официальный молодой голос был не в курсе дела, но сказал, что, если я не возражаю, лейтенант хотел бы увидеться со мной в половине десятого. Затем я позвонила в «Геральд стар». Мюррей Райерсон еще не пришел. Я дозвонилась до его квартиры и почувствовала мстительное удовольствие, выудив его из постели.

– Мюррей, что ты знаешь об Агнес Пасиорек?

Он рассвирепел:

– Не могу поверить, что ты вытащила меня из постели, чтобы спросить об этом. Выйди и купи этот чертов утренний выпуск. – Он швырнул трубку.

Разозлившись сама, я снова набрала его номер.

– Послушай, Райерсон. Агнес была одной из моих самых старых подруг. Вчера вечером ее застрелили. Теперь Бобби Мэллори хочет со мной поговорить. Уверена, не об истоках Союза университетских женщин и не о роли духовенства и мирян в борьбе за мир во Вьетнаме. Что там было такого в ее офисе, из-за чего меня вызывают?

– Подожди секунду. – Он положил трубку.

Я услышала его удаляющиеся шаги, потом звук бегущей воды и женский голос, что-то неразборчиво говоривший. Я ринулась на кухню, поставила на плиту воду, смолола кофе и принесла чашку и воду к телефону у кровати – все это прежде, чем Мюррей вернулся.

– Надеюсь, Джессика, или как там ее зовут, может немного подождать?

– Не будь злюкой, Вик. Это тебя не украшает.

Я расслышала скрип кровати и приглушенное «ох» Мюррея.

– Отлично, – сухо сказала я. – А теперь расскажи мне об Агнес.

Зашелестела бумага, заскрипела кровать, и Мюррей прошептал: «Перестань, Элис». Затем он снова поднес трубку к губам и начал вычитывать из своих записей:

– Агнес Пасиорек была застрелена вчера около восьми часов вечера. Две пули двадцать второго калибра, в голову. Двери офиса не были закрыты: уборщицы запирают их, когда заканчивают работу на шестидесятом этаже, обычно в одиннадцать часов. Марта Гонсалес убирает этажи с пятьдесят седьмого по шестидесятый, пришла на этаж в обычное время, в девять пятнадцать, в секретарской ничего особого не обнаружила, зашла в конференц-зал в половине десятого, нашла тело, позвонила в полицию. Никаких следов насилия, никаких признаков борьбы. Полиция полагает, что убийца застиг ее врасплох или это был кто-то из ее знакомых... А, вот оно. Ты ее знакомая. Они, вероятно, просто хотят узнать, где ты была вчера в восемь вечера. Кстати, пока ты на телефоне, где ты была вчера?

– В баре, ждала сообщений от наемного убийцы.

Я положила трубку и угрюмо оглядела комнату. Апельсиновый сок и аспирин уменьшили головную боль, но чувствовала я себя по-прежнему отвратительно. В офис Мэллори я должна прибыть к половине десятого, значит, на пробежку времени не остается, а она была бы сейчас как нельзя более кстати – чтобы вывести из организма алкоголь. У меня не было времени даже на горячую ванну, поэтому я десять минут постояла под душем, надела шерстяной брючный костюм, на этот раз с рубашкой мужского покроя цвета бледного лимона, и спустилась вниз по лестнице к машине.

Если в семье Варшавски есть девиз, в чем я сомневаюсь, так это: «Никогда не забывай подкрепиться»; может быть, когда-то он обвивал обеденную тарелку с изображением ножа и вилки. Поэтому я остановила машину у булочной на Холстед, взяла чашку кофе и бутерброд с ветчиной и только потом направилась на Лейк-Шор-Драйв. Булочка оказалась несвежей, и ветчина была не самого лучшего качества, но я смело вгрызлась в нее. Беседа с Бобби может затянуться, поэтому не мешает подкрепиться.

Лейтенант Мэллори поступил в полицию в один год с моим отцом. Однако отец, гораздо более сообразительный, чем Бобби, не обладал таким честолюбием, по крайней мере, его не хватило на то, чтобы сломить предубеждение против полицейских-поляков, которые работали в окружении выходцев из Ирландии. Так что Мэллори поднимался по службе, а Тони пребывал внизу, но оба они оставались друзьями. Поэтому Мэллори ненавидит говорить со мной о преступлениях. Он считает, что дочь Тони Варшавски может принести больше пользы миру, рожая детей, а не выслеживая бандитов.