Сара Парецки - Приказано убить

Сесилия несколько раз пыталась поймать его взгляд – она понимала, что рассказы о крови и операциях не очень подходящая тема для обеда, хотя большинство гостей обсуждали свои собственные проблемы: детей или только что приобретенные снегоочистительные машины.

Когда официанты убрали тарелки, вместе с несъеденными пирожными Фила, в зале воцарилась тишина, нарушаемая только голосом Фила.

– Вот что имеется в виду под физиологической программой, – убежденно говорил он. Взрыв смеха заставил его покраснеть и прерваться на полуфразе. Это привлекло к нему внимание главного стола.

Миссис Пасиорек была слишком занята, развлекая архиепископа, чтобы обращать внимание на своих детей. Когда мы пришли, обед был в полном разгаре, поэтому она не заметила ни меня, ни Фила. Его эмоциональное выступление и смех в зале заставили ее немного повернуть голову, чтобы узнать, в чем дело. Она увидела его, затем меня. Она нахмурилась, маска доброжелательности медленно сползла с ее лица. Затем она строго взглянула на Сесилию, которая сделала беспомощный жест рукой.

Миссис Пасиорек подтолкнула локтем архиепископа О'Фаолина и что-то прошептала ему на ухо. Он посмотрел в нашу сторону, мы сидели всего в пятнадцати футах от них – и тоже тихонько сказал что-то миссис Пасиорек. Возможно, давал инструкции, чтобы его швейцарские телохранители вышвырнули меня [11].

Фил яростно наливал сливки в кофе. Он был еще слишком молод, чтобы спокойно реагировать на смех окружающих. И все же, когда гости стали вставать, чтобы получить послеобеденное благословение кардинала Фарбера, я успокаивающе потрепала его по руке и под шум отодвигаемых стульев изрекла:

– Помни: единственный грех – это обращать внимание на то, что думают о тебе другие.

Фарбер быстро благословил обед, которым мы только что насладились, и начал говорить о том, что царство Божие упрочается земными делами, что Господь дал нам для этого телесную оболочку и что деятельность церкви поддерживается только материальными дарами паствы. Быть архиепископом Чикаго – особая честь, ибо это не только самая крупная в мире, но и самая любящая и самая щедрая епархия. Он поблагодарил за то, что Чикаго столь активно откликнулся на жгучие потребности Ватикана, и предоставил слово для личной благодарности его святейшеству Ксавиру О'Фаолину, архиепископу Сиудад-Изабеллы и главе финансового управления Ватикана.

Довольные его похвалой, гости энергично зааплодировали. О'Фаолин взошел на подиум, возвышавшийся в передней части комнаты, и сначала обратился к Господу по-латински, а потом начал речь. И снова его испанский акцент оказался таким сильным, что практически невозможно было ничего понять. Сначала люди напряженно вслушивались, потом зашевелились и стали перешёптываться.

Фил покачал головой:

– Не понимаю, что с ним сегодня такое. Обычно он прекрасно говорит по-английски. Должно быть, мама вывела его из равновесия.

Я снова подумала, о чем же, интересно, переговаривались миссис Пасиорек и О'Фаолин. Так как следить за ходом мыслей панамского архиепископа было невозможно, я позволила себе отвлечься. Аплодисменты вывели меня из оцепенения, и я тряхнула головой, стараясь полностью прийти в себя.

Фил пошутил по поводу того, что я заснула, и затем добавил:

– А теперь наступает самая интересная часть вечера. Ты будешь обходить салон, пытаясь узнать своего таинственного абонента, а я буду наблюдать за тобой.

– Прекрасно. Возможно, это пригодится тебе для очередной статьи о влиянии исследовательской и тому подобной практики на деятельность мозга.

Когда мы поднялись, чтобы присоединиться к толпе, направляющейся в зал Георга IV, миссис Пасиорек проложила себе путь сквозь поток гостей и подошла к нам.

– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросила она, обращаясь ко мне.

Фил взял меня под руку:

– Это я пригласил ее, мама. Я подумал, что не смогу выдержать Плэттенсов и Карутерсов без моральной поддержки.

Она стояла, пламенея от гнева, цвет лица менялся с ужасающей быстротой, но у нее хватило здравого смысла понять, что ей не удастся выпроводить меня из отеля. Наконец она повернулась к Сесилии и Моррису.

– Постарайтесь держать ее подальше от архиепископа Фарбера. Не хватало еще, чтобы она его оскорбила, – бросила миссис Пасиорек через плечо.

Фил сделал кислую мину.

– Прости, Ви. Ай. Хочешь, я пойду с тобой? Тогда никто не будет тебе грубить.

Я была приятно удивлена и тронута.

– Как хочешь, мой друг. Но если мне кто-нибудь будет слишком грубить, я сломаю ему шею или что-нибудь еще, а ты потом его залатаешь и станешь героем дня.

Фил отошел, чтобы принести мне бренди, а я отправилась бродить, по залу, останавливаясь у небольших групп людей, представляясь, болтая, чтобы каждый успел сказать мне несколько слов, а затем направляясь дальше. На полпути я наткнулась на отца Пелли с. Сесилией и незнакомыми мне людьми.

– Отец Пелли! Рада вас видеть.

Он выдавил из себя улыбку:

– Мисс Варшавски! Не думал, что вы тоже поддерживаете епархию.

Я усмехнулась:

– И правильно думали. Меня пригласил Фил Пасиорек. А как насчет вас? Не думала, что монастырь может себе позволить такое развлечение.

– Мы и не можем. Меня пригласил Ксавир О'Фаолин. Я работал у него секретарем до того, как десять лет назад его направили в Ватикан.

– Значит, вы остались друзьями. Замечательно! И каждый раз, приезжая в город, он, конечно, бывает в монастыре? – небрежно спросила я.

– Он проведет у нас три дня перед тем, как вернуться обратно в Рим.

– Замечательно! – повторила я, и под испепеляющим взглядом Сесилии отправилась дальше.

Фил догнал меня, когда я приближалась к группе, собравшейся вокруг О'Фаолина.

– Ни один вечер со стариками не проходит без того, чтобы я снова не почувствовал себя в детском саду, – пожаловался Фил. – Каждый третий вспоминает, как я разбил окно в церкви из рогатки.

Он представлял меня различным людям, а я медленно продвигалась к О'Фаолину. Как раз тогда, когда я, наконец, добралась до цели, кто-то распрощался с архиепископом за руку и отошел, так что я смогла приблизиться к нему.

– Архиепископ, это мисс Варшавски. Возможно, вы помните ее со дня похорон моей сестры, – сказал Фил.

Великий человек удостоил меня величественного кивка головы... Одет он был в красную епископскую мантию поверх черного костюма из дорогой шерсти. У него были зеленые глаза – от отца ирландца. Раньше я этого не замечала.

– Может, архиепископ предпочтет говорить по-итальянски? – вежливо спросила я, обращаясь к нему на этом языке.

– Вы говорите по-итальянски?

Как и английский, его итальянский имел налет испанского, но не такой сильный. Его голос показался мне знакомым. Я пыталась вспомнить, не видела ли О'Фаолина я когда-нибудь по телевизору, и спросила его об этом.