Ричард Пратер - Распятая плоть [= Кинжал из плоти, Плоть как кинжал]

Я аккуратным движением крутанул его запястье, и он сделал два балетных шажка в мою сторону. Увидев, что мерзавец полностью в моей власти, я небрежно повернулся на каблуках, а он, шипя что-то сквозь зубы, засеменил следом. Издалека, где-нибудь с расстояния футов пятьдесят, можно было подумать, что мы исполняем какое-то сложное балетное па, и только я знал, что Люшен чудом не потерял сознание. Он был лишен возможности двинуть меня левой, так как я одним движением кисти мог заставить его рухнуть на колени, а другим — сломать ему пальцы.

И признаться, я с трудом удержался от искушения поступить именно так. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия в данную минуту, как вид белых осколков его костей, выглядывающих наружу в кровавых ошметках разорванных мышц. Пришла пора проучить этих мальчиков. Внутри у меня по-прежнему полыхала бешеная злоба, кровавая пелена застилала глаза. Потребовалось сделать неимоверное усилие над собой, чтобы заставить руку чуть-чуть ослабить хватку.

От дикой боли Люшен не мог выдавить из себя ни слова. Крупные капли пота покрыли его лоб, наконец он прохрипел:

— Легче, Христа ради, легче!

— А теперь убирайтесь оба! Ты меня слышишь, чтобы духу вашего тут не было!

Если даже он и ответил, я все равно не успел услышать. Моя самонадеянность сыграла со мной злую шутку: я и не заметил, как повернулся спиной ко второму громиле. А он был не так глуп, чтобы не воспользоваться моей оплошностью, и мой затылок по достоинству оценил силу, которую он вложил в свой удар.

Когда я пришел в себя, холодные струйки воды текли у меня по лицу, и Джей озабоченно заглядывал мне в глаза, обтирая мне лоб мокрым носовым платком. Я так и лежал на спине, и глаза мои с прискорбным упрямством отказывались мне повиноваться. Наконец дождавшись, пока проклятый потолок перестанет качаться над головой как бешеный, я застонал сквозь зубы и произнес единственную фразу, которая показалась мне подходящей к случаю:

— Вот сукин сын! Так что все-таки случилось?

— Ты был в отключке минут десять, не меньше, — пробормотал Джей хрипло. — Ты не понял? Тот, второй, трахнул тебя по затылку рукояткой пистолета.

Мог бы и сам догадаться, кисло подумал я. С громким кряхтеньем я кое-как поднялся на ноги и осторожно дотронулся до своей головы. Она раскалывалась от боли, так что я побоялся даже взглянуть на пол, куда упал: казалось, там должен был остаться по меньшей мере огромный кусок моего затылка. На толстом ковре алело небольшое пятно, а когда я коснулся головы, то громко зашипел от боли.

— Они убрались? — скривился я.

— Да. На прощанье велели мне держать язык за зубами, обшарили твои карманы, и только их и видели.

Я с трудом огляделся и заметил на полу бумажник, какие-то бумаги и рассыпавшуюся мелочь.

— Проклятье! — проскрежетал я. — Чем они занимались, интересно — хотели меня выпотрошить?!

Раскалывающаяся от боли голова меня не слишком тревожила. Подняв с пола бумажник, я заглянул внутрь. Все было на месте: фотокопия лицензии частного детектива, водительские права, кредитные карточки и остальные бумаги. И почти три с половиной сотни баксов наличными. Собрав рассыпанную мелочь, я рассовал ее по карманам. Потом с трудом распрямил спину и подождал, пока в глазах перестанет двоиться.

— Какого дьявола им пришло в голову меня обыскивать, как ты думаешь, Джей?

— Понятия не имею. После этого их как ветром сдуло. Меня вдруг осенило:

— Послушай-ка, иди домой, а через час я постараюсь к тебе присоединиться. Идет? Думаю, мне будет что рассказать тебе об этом проклятом гипнозе так, чтобы ты поверил.

— Хорошо, Марк. А ты куда?

— Хочу проверить одну идею. Раз эти ребята меня обыскали, им теперь известно, что я за птица. — Я сунул руку под мышку и коснулся кобуры. Револьвер оказался на месте, мальчики были столь любезны, что ограничились крепким ударом по черепу. — Нужно кое в чем убедиться.

Джей покорно кивнул, и я удалился. Вся эта возня с перетряхиванием моих карманов не выходила у меня из головы. Скорее всего, Люшен и его приятель-громила не поверили в то, что я новый владелец магазина. Или поверили, но все-таки предпочли убедиться, имеется ли у меня купчая. По мере приближения к своему офису я все ускорял шаг. Скоро я почти бежал.

Впрочем, можно было бы и не торопиться. Дверь конторы была открыта настежь. Замок выломали со знанием дела. В конторе, похоже, ничего не тронули. Было ясно, что моих недавних посетителей больше всего интересовал письменный стол. Замки были сорваны, ящики выдвинуты до половины. Я подошел поближе. Купчая, которую мы с Джеем подписали лишь несколько часов назад, исчезла.

Если не считать того, что голова моя раскалывалась от боли, я чувствовал себя прекрасно, поэтому с аппетитом пообедал, выпил кофе и, зажав в зубах сигарету, направился к Джею. В глубине души мне хотелось верить, что Глэдис, увидев меня в дверях, сочтет за лучшее промолчать. Был седьмой час вечера, и уже понемногу смеркалось.

Глэдис открыла дверь и уставилась на меня даже не с удивлением, а с гневом. Я подумал, что Джей предупредил ее о моем приходе, и у дамы было достаточно времени, чтобы разъяриться.

— Добрый вечер, миссис Уээер, — приветливо раскланялся я.

— Ублюдок! — прошипела она сквозь зубы. — Ну, наглости тебе не занимать! Так что ты там болтал о…

Я перебил ее, стараясь говорить так же тихо, как и она, и при этом сохраняя на лице самое приятное выражение.

— Послушай, Глэдис, будь же благоразумна! Ведь мы с тобой даже толком не знали друг друга. Так что все к лучшему. Позволь мне войти!

— Скорее я позволю тебе провалиться в преисподнюю! — буркнула она, но, помешкав, приоткрыла дверь, и я кое-как протиснулся мимо нее.

Знакомый аромат ее тела, такой возбуждающий, ударил мне в ноздри, но мысль о Джее привела меня в чувство, и я как ни в чем не бывало направился в гостиную.

Чувствовалось, что старина Джей просадил кругленькую сумму на этот дом. И не только потому, что стоял он в одном из самых фешенебельных районов, на Сент-Эндрюс-Плейс. В нем было два этажа, не меньше шестнадцати комнат, каждая из которых была обставлена так, что сделало бы честь любому музею. По щиколотку утопая в пушистом ковре, я пробрался к неимоверной величины дивану и скромно уселся на краешке. Глэдис, все так же кипя от ярости, промаршировала через комнату и, плюхнувшись на противоположный конец, уставилась на меня злющими глазами. Воцарилось молчание.

— Ты и в самом деле решил порвать со мной? — наконец не выдержала она.

В голосе ее чувствовалось невыразимое никакими словами презрение, которое отлично сочеталось с гадливой гримасой на хорошеньком личике. Разумеется, все это относилось именно ко мне, раз уж я позволил такой малости, как ее муж, разрушить нашу идиллию.