Джеймс Чейз - А что будет со мной?

Казалось, все произошло давным-давно, в далеком прошлом. Мне еще повезло, что в контору того менялы угодила одна из первых ракет, которые вьетконговцы выпустили по Сайгону, и он взлетел на воздух. А то ведь он собирался писать жалобу командующему, но ракета его утихомирила.

Берни я рассказал все как есть, и он ухмыльнулся:

– Смотри, Джек, завязывай с этим. Вдруг меня не окажется рядом. – Тем и кончилось.

Во всяком случае, до поры до времени, но ведь я вечно сидел на мели. Я завел новую вьетнамочку, танцовщицу из одной шумной ночной забегаловки, которую облюбовали американские солдаты. Та требовала денег вперед; вообще у вьетнамочек одни деньги на уме. И вот однажды вечером, когда мне было уже невтерпеж, заявился я к очередному меняле. Тут уж я рисковать не стал. На улице гремела гроза, да еще ракетный обстрел, и мой выстрел потонул в грохоте. Эка важность, думал я, убил старого вьетнамца – все равно что утку подстрелил на охоте. Из открытого сейфа я взял тысячу долларов. Этого хватило, чтобы поразвлечься с девочкой, и еще осталось на мелкие расходы. Я делал это трижды. И всякий раз убивал менялу, а потом начались угрызения совести. Эти старики снились мне по ночам. Мне повсюду мерещились полные ужаса глаза. Их глаза преследовали меня, даже когда я копался в машине Олсона. И я завязал. А вот теперь, в этом шикарном «кадиллаке», мне снова померещились их глаза.

– Что у меня на уме? – говорил Кендрик. – Это вам расскажет Берни. Операцию затеял он, а я хотел спросить у вас только одно. Берни утверждает, будто ради хороших денег вы готовы на все. Сами понимаете, ключевое слово здесь – «все». Могу я узнать, это действительно так?

– Смотря что понимать под хорошими деньгами, – ответил я.

– Ответ правильный. – Он выпустил струю сигарного дыма, который был тотчас вытянут маленьким, но исправно делающим свое дело вентилятором. – Да… что значит «хорошие»? Вас заинтересовали бы четверть миллиона?

У меня захватило дух, но я не подал вида.

– Такая сумма заинтересует хоть кого.

– Мне нет дела до других. – В его голосе зазвучали нотки нетерпения. – Я спрашиваю вас.

– Это как сказать.

– Дружочек, я задал простой вопрос. Вы готовы на все ради четверти миллиона?

– Надо переговорить с Берни.

– И это правильно. – Кендрик поднес ко рту крошечный микрофон. – Возвращаемся, Юко.

«Кадиллак» развернулся и отправился в обратный путь.

– Тоже мне операция, – сказал я. – Сначала Берни подсовывает мне липовую работу. Потом Пэм соблазняет меня. Теперь в игру вступаете вы и заводите речь про четверть миллиона. Не очень-то тщательно продумана ваша операция. Все на скорую руку. Вот пойду в полицию и расскажу про ваши делишки. Как думаете, интересно им будет послушать?

Кендрик закрыл глаза и стал похож на престарелого дельфина, уставшего от жизни.

– Возможно, дружочек, но думаю, ваша персона вызовет у них более живой интерес. – По-прежнему не открывая глаз, он поправил парик. – Однако оставим в покое полицию. Это неприятная тема. Есть возможность заработать, ваша доля составит четверть миллиона. Вам следует переговорить с Берни, а отказаться всегда успеете. Коли не пожелаете, сядете в самолет и полетите обратно в свой городишко, будете там всю оставшуюся жизнь кое-как сводить концы с концами. Это, конечно, ваше право, но, с другой стороны, можете присоединиться к нам и разбогатеть.

Я закурил сигарету.

– Я переговорю с Берни.

Дальше мы ехали молча, пока «кадиллак» не остановился у «Л'Эспандона», где нас поджидали Пэм и де Марни.

Когда я вылез из машины, Кендрик сказал:

– Надеюсь, дружочек, будем работать вместе. Я верю в вас.

Я смерил его взглядом:

– На взаимность не рассчитывайте. – Пэм уже направилась к своей малолитражке, и я пошел следом.

– Ты тоже в этом замешана? – спросил я, когда мы скрючились в тесном автомобильчике.

– У тебя был разговор с Клодом?

– Сама знаешь. Это ведь ты меня подставила ему, не так ли? Я спрашиваю: ты тоже в этом замешана?

Пэм завела машину и помчалась в сторону аэродрома.

– Поговори лучше с Берни.

– Это не ответ на мой вопрос, а я требую ответа.

Она пожала плечами:

– Да, замешана. Берни все объяснит.

– Если он и дальше так поведет дело, то я умываю руки.

Она искоса бросила на меня колючий взгляд.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Это же откровенная липа: устроили меня на липовую работу, подложили мне тебя, потом подставили меня этому жирному чучелу. Это все Берни придумал?

– А ты все-таки заинтересовался?

– Деньгами заинтересовался, но если оставить деньги в стороне – а меня еще надо убедить в том, что их можно заработать, – то пока что ваша операция – фуфло.

– Ты должен поговорить с Берни.

– Еще как должен.

Остаток пути проехали молча, а когда остановились у моего коттеджа, Пэм обворожительно улыбнулась:

– Джек, проведем ночь вместе. – Она было открыла дверцу, но я удержал ее:

– Нет. Ты девушка Берни… забыла?

У нее был такой вид, словно она вот-вот вцепится мне в волосы. Я выдержал ее взгляд, и она отвела глаза, потом я выбрался из машины и пошел к себе.

Когда Тим О'Брайен вышел из дверей своего домика, я сидел на крыльце и прихлебывал кофе. При виде меня Тим удивился – было всего без четверти семь.

– Ранняя пташка.

– Решил поехать на полосу, – объяснил я и допил кофе. – Буду рад, если найдешь мне какую-нибудь работу.

– О взрывном деле имеешь представление?

– Ни малейшего.

Он хмыкнул.

– А в бульдозерах разбираешься?

– Конечно.

– Отлично… значит, тебе поручим бульдозеры, а я займусь взрывными работами. – Мы сели в джип. – Стало быть, соскучился по работе?

– Я привык отрабатывать деньги, которые мне платят. Но давай сразу условимся, Тим, за начальника – ты. Говори, что делать, а я буду выполнять.

День прошел в духоте, пыли и грохоте. Четыре раза ломались бульдозеры, и я ремонтировал их. Двигатели я знаю хорошо. Быстро поладил с бригадой негров, работящих, но не знающих, с какой стороны подступиться к заглохшему двигателю. До обеденного перерыва О'Брайен ни разу не попался мне на глаза. Судя по несмолкавшим взрывам, он не сидел сложа руки. Пообедали вместе, под деревом – гамбургерами и кофе. Он спросил, доволен ли я работой, и я ответил, что вполне доволен. Он бросил на меня недоверчивый взгляд, но не стал вдаваться в подробности.

Вечером, перед сном, я обдумал происходящее. Похоже, Олсон затевал какую-то кражу и хотел взять меня в дело, но не был уверен во мне. Эта догадка – а ведь я мог ошибаться – застала меня врасплох. Никогда бы не подумал, что Олсон способен пойти по кривой дорожке. Я решил, что мне надо работать, иначе кому-нибудь вздумается выяснить, а чем, собственно, я занимаюсь здесь.