Дэшил Хэммет - Десятый ключ к разгадке

Действительно, это звучало глупо. Креда Декстер — хорошенький котенок, как ее назвал О'Гар , — по-моему, не выдержала бы долго, если бы хоть один мужик за ней не волочился. Сидящий передо мной щуплый красавчик, конечно же, врал. Другого объяснения не было.

Я взялся за него всерьез. Но когда под вечер мы подъезжали к Окленду, он все еще упирался в своем утверждении, что Гантвоорт являлся единственным поклонником его сестры, о котором ему было известно. А мне было известно, что я совершил ошибку, недооценив Мэддена Декстера, и плохо разыграл свои карты, пытаясь слишком быстро все из него вытянуть; слишком ясно дал ему понять, что меня интересует. Он оказался значительно более крепким, чем я думал. Или значительно более заинтересованным в сокрытии убийцы Гантвоорта, чем можно было предположить.

Но один положительный момент все же присутствовал — раз Декстер лгал — а насчет этого сомнений быть не могло — значит, соперник Гантвоорта действительно существовал и несостоявшийся родственник подозревал или знал наверняка, что соперник этот и прикончил старика.

Сходя с поезда в Окленде, я понимал, что потерпел поражение и что уже не вытяну из него ничего интересного — во всяком случае, не сегодня. Но, тем не менее, я держался рядом с ним и не оставил его, когда он сел на паром, идущий в Сан-Франциско, хотя Декстер и не скрывал, что мое общество ему уже надоело. Всегда есть шанс, что произойдет нечто непредвиденное, а посему я продолжал изводить его вопросами и тогда, когда паром отчалил от берега.

Вскоре к нам подошел мужчина — здоровенный крепкий парень в легком плаще и с черной сумкой.

— Привет, Мэдден, — поздоровался он с моим спутником, приближаясь к нему с вытянутой рукой. — А я только приехал и как раз пытался припомнить номер твоего телефона, — сказал он, поставив сумку и дружески пожав ему ладонь.

Мэдден Декстер обернулся ко мне.

— Это мистер Смит, — представил он парня и, произнеся мою фамилию, добавил: — Работник Континентального сыскного агентства в Сан-Франциско.

Это пояснение — несомненно, с целью предостеречь Смита — привело к тому, что я напрягся и стал более бдительным. Паром, однако, был забит людьми — нас окружало человек сто. Я расслабился, мило улыбнулся и обменялся со Смитом рукопожатием. Кем бы ни был этот человек и какова бы ни была его связь с убийством — а если не было никакой, то зачем Декстер так срочно и неуклюже его предупредил — он не мог мне здесь ничего сделать. Люди вокруг давали мне преимущество перед ним.

Это была моя вторая ошибка в тот день.

Левая рука Смита полезла в карман плаща, вернее, в глубь такого вертикального разреза, который встречается в некоторых плащах; через него можно добраться до внутренних карманов, не расстегивая пуговицы. Его ладонь исчезла в этом разрезе и раздвинула плащ настолько, чтобы я увидел приподнятый ствол автоматического пистолета (который, кроме меня, никто заметить не мог), направленный мне в живот.

— Выйдем на палубу? — спросил Смит, но это был приказ.

Я колебался. Не хотелось мне покидать всех этих людей, которые стояли или сидели — слепцы — вокруг нас. Но Смит не производил впечатления осторожного человека. Похоже было, что он вполне способен пренебречь и сотней свидетелей.

Я повернулся и двинулся сквозь толпу. Правая рука Смита дружески лежала на моем плече, когда он шел за мной, левая сжимала скрытый под плащом и прижатый к моему позвоночнику пистолет.

На палубе было безлюдно. Над паромом и водой клубился тяжелый туман, влажный, словно дождь, — туман зимних ночей в заливе Сан-Франциско — который согнал вниз всех пассажиров. Он висел над нами, густой и непроницаемый. Из-за него я не мог видеть даже конца парома, хоть на нем и горели фонари.

Я остановился.

Смит толкнул меня в спину.

— Дальше, дальше, чтоб мы могли спокойно поговорить, — проворчал он мне в ухо.

Я прошел дальше, пока не очутился возле поручней ограждения.

Весь мой затылок вдруг обожгло огнем... маленькие пятнышки света искрились в темноте передо мной... начали расти... обрушились на меня.

Полусознание... Я понял, что машинально стараюсь удержаться на поверхности и выбраться из плаща. Затылок отчаянно пульсировал. Глаза жгло. Я чувствовал, какой я тяжелый и пропитанный влагой, словно опился несколькими галлонами воды.

Туман низко и густо стелился над водой — кроме него, я ничего не видел. Когда я наконец освободился от сковывающего движения плаща, в голове слегка прояснилось, но вместе с возвращающимся сознанием пришла боль.

Какой-то огонек блеснул неясно слева, затем исчез. Сквозь покрывало тумана — со всех сторон, разными голосами — -подвывали противотуманные сирены. Я перестал грести и приподнялся на спине над водой, пытаясь определить свое местонахождение.

Вскоре мой слух различил регулярно повторяющиеся гудки сирены из Алькатрац, но это ничего мне не давало. Они проникали сквозь туман как-то оторванно, так, что невозможно было определить направление — словно шли откуда-то сверху.

Я находился где-то в заливе Сан-Франциско и только это знал наверняка, хотя и подозревал, что течение сносит меня к Голден Гейт.

Прошло еще немного времени, прежде чем я сориентировался, что покинул трассу оклендских паромов — уже довольно долго ни один из них не проплывал мимо. Я был рад, что убрался с их дороги. В таком тумане паром скорее потопил бы меня, чем спас.

Вода пронизывала холодом, поэтому я повернулся и заработал руками с достаточной энергией, чтобы стимулировать кровообращение, но одновременно и экономить силы до того момента, когда найду определенную цель для своих усилий.

Какая-то сирена начала повторять свою воющую ноту все ближе и ближе, вскоре появились огни парома. Это паром из Сосалито, подумал я.

Он подошел довольно близко, и я принялся вопить так, что у меня перехватило дыхание и заболело горло. Но сирена, выкрикивая свои предупреждения, заглушала мой голос.

Паром прошел мимо, и туман сомкнулся за ним. Течение стало теперь сильнее, а попытки привлечь внимание парома из Сосалито истощили мои силы. Я перевернулся на спину и, отдыхая, позволил волнам нести себя, куда они захотят.

Неожиданно передо мной вновь мигнул огонек, секунду горел и исчез.

Я заорал, замолотил руками и ногами как сумасшедший, пытаясь добраться до места, где находился этот огонек. Больше я его не видел.

Мной овладела апатия, понимание тщетности моих усилий. Вода уже не была холодной. Мне стало тепло, и тело мое охватило приятное успокаивающее оцепенение. Голова не пульсировала, я вообще ее не чувствовал. Я уже не видел никаких огней, слышал только отовсюду стоны противотуманных сирен... стоны сирен... стоны сирен впереди, сзади — со всех сторон — мучительные, раздражающие.