Виктор Каннинг - Рука-хлыст

Когда она ушла, я взял телефон и позвонил в Лондон.

— "Инспектор", Нахожусь в шале «Папагей», в деревне Шватц, возле Инсбрука.

На другом конце провода мне ответили:

— "Напагей" означает «попугай».

— Спасибо.

Я лег в постель и попытался заснуть, но мне удалось это далеко не сразу. Я мог бы дописать записку за Бэлди. Какую бы девушки ни выбрали — «ЛБ» или «КС», ей придет конец в озере в десяти минутах от... ну, это уже было нетрудно рассчитать. И в любом случае большой свинцовый ящик прошлой ночью исчез.

Утром Веритэ принесла мне кофе и булочки. Присела на кровать, чтобы позавтракать вместе со мной.

— Прости, что вчера я был резок.

— Я понимаю тебя.

— Да?

— Когда ты попросил меня перевести записку, ты ведь уже понял, что там?

— Да, это так.

— И если бы это было нужно тебе лично, ты бы не стал давать ее мне.

— Возможно. Я бы рискнул и воспользовался услугами какого-нибудь служащего в отеле, чтобы он перевел ее мне.

— Потому что ты увидел инициалы «ЛБ» и «КС»? О, ну конечно. Я знаю, что ты к ней испытываешь. И вчера весь день ты думал о ней. Я для тебя уже не существую.

Я попытался протестовать, но Веритэ покачала головой и улыбнулась:

— Даже если бы в записке не было «КС», ты бы сделал то же самое. Вот это один из твоих недостатков. Если ты что-то захочешь, что-то, чего у тебя нет, ты всегда начинаешь рисковать по-глупому в надежде получить желаемое. Так ведь?

— Так. Но разве мы все не желаем нечто большее, чем то, что имеем?

— Да, думаю, да. Но большинство людей когда-то приучаются довольствоваться привычным ходом вещей. Почему ты не стараешься действовать так же?

— Я стараюсь. Все время стараюсь, но у меня ничего не получается. Или, по крайней мере, достаточно редко. Я сожалею об этом.

Веритэ встала и подошла к окну. Высокая, красивая. Волосы ее были собраны на затылке. Я понимал, чего ей хочется, и также понимал, что никогда не смогу дать ей этого. Обманывать самого себя было бесполезно. Да я и не смог бы. И скрывать это тоже было бессмысленно. В отношении Веритэ я повел себя как ветреный человек, но был честен с ней.

— Принеси мне сигареты, — сказал я, — хочу тебе рассказать, что произошло.

Веритэ подошла к моей кровати, вытащив из кармана халата сигареты и зажигалку. Она села вплотную и вдруг прижала голову к моей шее, а я крепко обнял ее.

Так мы посидели какое-то время, а потом я начал рассказывать о том, что произошло, а она зажгла для меня сигарету, и между нами все стало как прежде. Мы оба поняли, что, если начнем копаться друг у друга в душе, ничего хорошего от этого не будет. Единственный человек, которого она когда-то любила, умер, а единственную женщину, которая действительно волновала меня, могли утопить в озере. Веритэ знала, что все в ее жизни проблемы были из-за мужа, но я и не скрывал от себя того, что и Кэтрин, наверное, доставит мне массу хлопот. Веритэ, несмотря на это, упорно шла вперед и остановилась только тогда, когда реальность дала ей пощечину. Я тоже шел вперед и надеялся, что мне повезет больше.

Вскоре после ленча в шале приехали герр Малакод, герр Стебелсон и еще один человек. От Инсбрука они ехали на «роллс-ройсе».

Мы встретились в залитой солнцем комнате, окна которой выходили в сад. Все пятеро — Малакод, Стебелсон, тот, третий, Веритэ и я. Малакод был в старомодном твидовом пиджаке и бриджах. Под его глазами лежали глубокие тени, придавая его мертвенно-бледному лицу трогательно-шутовской вид. Стебелсон, как обычно, безразлично взирал на все своими коричневыми глазами-пуговицами, а Веритэ с блокнотом и ручкой отошла в сторону. Человек, который приехал с ними и которого мне не представили, за все время встречи не проронил ни слова. Он вел себя беспокойно. Ходил у окна то туда, то сюда, тяжело опираясь на толстую трость. Ему было за шестьдесят, волосы седые, а лицо относилось к разряду тех вечно грустных лиц, которые не помнят, что такое улыбка. Мне показалось, что на его правой ноге ниже колена протез.

Я рассказал все, не забыв упомянуть и про Северуса, сказав, правда, что знал его прежде, а сейчас просто попросил помочь мне.

Малакод молча выслушал меня, время от времени кивая (и попыхивая толстой сигарой), а когда я закончил, спросил:

— И какой вывод, по-вашему, можно сделать, мистер Карвер?

Я подошел к окну и выглянул в сад. Мое плечо зудело от укуса фрау Шпигель, и я потер его. Хромоногий старик отошел от меня, покачивая головой, как будто все, что он услышал, сильно расстроило его.

— Кажется, мне не собираются говорить правду насчет того, что стоит за всем этим. Ладно. Меня ведь всего лишь наняли.

Я наемный сотрудник. И тем не менее, работая в темноте, я представляю все следующим образом. Со дна Адриатического моря был поднят свинцовый ящик. Его привезли на виллу Саббиони и оставили там, в Мюнхен он не прибыл, его перевезли куда-то. Это место, по-видимому, находится в десяти минутах от местечка Заферси, в котором в определенный момент должны утопить Лотти Беманс или Кэтрин Саксманн. — Я повернулся и посмотрел на Стебелсона. Он ответил мне спокойным, совершенно неподвижным взглядом. Я продолжил:

— Вам-то известно, что именно за всем этим стоит, хотя нетрудно догадаться, что все связано с политикой, если этим делом заинтересовались Лондон, Москва, возможно, Бонн и Вашингтон. Но политическая подоплека меня не интересует. Мне лишь не нравится идея топить кого-то в озере. Что же нам делать? Можем узнать, где находится это Заферси, а затем, если повезет, я найду то место, где прячется Зигфрид со свинцовым ящиком и двумя блондинками-немками, на одной из которых, как я понял, он собирается жениться, а другую, очевидно, чтобы сохранить репутацию, убить. Я прав? — Я посмотрел на Малакода, и тот из-за легкого облачка сигаретного дыма ответил мне прямым взглядом.

— Правильно, — сказал он. — Лишь одно ваше предположение не вполне верно.

— Какое же?

— Вы больше не являетесь, как вы сами выразились, наемным сотрудником.

Если бы он произнес это со своей чарующей улыбкой, я бы счел, что меня ждет повышение. Но он не улыбался.

— Что вы хотите этим сказать?

— По правде говоря, — сказал Малакод, — я на какое-то время был готов принять некоторые условия, которые вы сами вписали в контракт, мистер Карвер, не важно, знали вы, что мне тоже о них известно, или нет. Но больше я не могу идти на это по своим личным соображениям. Я знаю, вы работаете на некоего мистера Сатклиффа. О, мне многое о нем известно.

Кроме этого, вы скрывали от меня информацию. Информацию, которую вы получили, работая на меня. Я имею в виду цветной слайд. Но я не рассердился на вас. Я все понял. Но сейчас настало время, когда от тех, кто на меня работает, я требую полной честности. И абсолютной преданности. Вы можете обещать мне это?