Энтони Гальяно - Игра без правил

— Говорит, что все погибает, — сообщил мне полковник. — Слишком много соли.

— А чего вы ожидали рядом с океаном?

— Ожидал? Это скорее некий жест, некий поступок… Я чувствовал потребность совершить его… Я ничего не ожидал. Давай вернемся к бассейну.

Вскоре мы снова сидели за столиком.

— Могу я предположить, что Мэтсон умер не своей смертью? — спросил я.

— Его застрелили.

— Кто?

— Думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос.

— Изложите краткую версию событий.

— Краткой версии нет.

— Ну, придумайте что-нибудь.

— После твоего отречения Мэтсон стал здесь частым гостем. Мне он никогда особенно не нравился. Невысокого полета птица, из достоинств только деньги. В Майами это довольно типичное явление, что, конечно, не повод относиться к нему снисходительно, особенно когда меня не вынуждает к тому деловая этика. Но я все равно оставался вежливым.

Полковник взглянул мне в глаза.

— Он был жалкой заменой тебе, Джек.

— Очень жаль, что Вивиан так не думала. Почему она его застрелила, а самое главное, зачем вы рассказываете это мне, а не полиции? Я работаю с живыми, а не с мертвыми.

— Она хотела защитить меня.

— От Мэтсона?

— От Мэтсона и людей, на которых он работал.

— Он снимал порнофильмы. Что общего у вас с режиссером «Сучек-автостопщиц» и «Лесбийской гимназии»?

— На первый взгляд, конечно, ничего. Но вещи не всегда таковы, какими кажутся. С Мэтсоном похожая история.

— Вы говорите загадками, полковник.

— Мэтсон был шантажистом. Ты знал это?

— У него были свои деньги. С какой стати ему зариться на ваши?

Он отмахнулся, словно вопрос не имел отношения к делу.

— Он сумел уговорить мою нерадивую дочь выкрасть из моего архива данные по очень важным исследованиям. Работу, которую я сделал много лет назад, тогда еще на правительство. Он собирался продать эти сведения.

Полковник сцепил пальцы и вывернул ладони наружу, щелкнув одновременно всеми костяшками. Затем хрустнул каждым суставом в отдельности.

— Возможно, тебя интересует, что́ он украл, — предположил полковник.

— Нет, меня по-прежнему интересует, зачем вы меня позвали.

— Мне нужна твоя помощь.

— Конкретнее?

— Я хочу, чтобы ты увел отсюда яхту этого гада и затопил ее.

Я немного подумал.

— И за работу я получу сто штук. Вы это предлагаете?

— Так что?

— Дайте подумать.

— Времени мало, Джек. Яхта стоит на якоре уже почти сутки. Скоро ее заметит береговая охрана, и будет слишком поздно. И дело не только в Мэтсоне. На яхте есть некоторые принадлежащие мне деликатные вещи. Чем скорее яхта исчезнет, тем меньше шансов, что их найдут. Так что времени на раздумья нет, Джек. Пора действовать.

— Что у Мэтсона было на вашу дочь?

Когда полковник взглянул на меня, на лице у него было жуткое выражение: смесь отвращения и долго сдерживаемой ярости.

— Похоже, она против воли снялась в одном из его фильмов, когда была под кайфом. Когда они вышли на яхте, он забрал выкуп — мои исследования, но отказался отдать фильм. Стал ее дразнить. Сказал, что сделал копии. Это оказалось ошибкой.

— Значит, она застрелила его из-за фильма?

— Определенную роль сыграла страсть. Она почувствовала себя преданной.

Он поднял со стола «Уолл-стрит джорнал». Под ним оказалась синяя видеокассета. Он взял ее и протянул мне. Затем сунул руку в карман халата, достал ключ и бросил в мою сторону. Ключ подпрыгнул на столе, но я поймал его, когда он отскочил от стекла.

— Это ключ от комнаты Вивиан. Полагаю, ты еще не забыл дорогу. Тебе стоило бы подняться туда, воспользоваться видеомагнитофоном и посмотреть фильм. Возможно, это подогреет твои амбиции.

— Нет у меня никаких амбиций. По отношению к вашей дочери точно.

— Когда-то были.

— «Когда-то» кончилось.

— Тогда подумай о деньгах.

Я посмотрел на кассету с фильмом и положил ее на стол. Затем подумал о Мэтсоне и взглянул на яхту, такую белую, словно это была статуэтка из слоновой кости. Она утратила свою невинность, как троянский конь поутру. Полковник не сводил с меня глаз. Несколько мгновений я размышлял, затем взял кассету и встал.

— Апельсиновый сок слишком сладкий, — сказал я.

Не дожидаясь ответа, я повернулся, прошел сквозь стеклянные двери и, прыгая через ступеньку, поднялся по винтовой лестнице, ведущей к спальням.

Даже на втором этаже дом больше походил на музей, чем на жилище. Ему недоставало человеческого тепла. Здесь не валялись раскиданные по коридору игрушки, не лежала, растянувшись на мраморных плитках, собака или кошка. Чистый дизайн и никакого комфорта. Как компьютерная программа — ни признака человечности. Здесь была картина Ботеро, [4] Фернандо Ботеро (р. 1932) — колумбийский художник, мастер живописи гротескно-традиционалистского направления, близкого «наивному искусству». изображавшая семью беженцев из Уэйт-Уотчерс, еще одна, авторства Модильяни, с мальчиком на синем воздушном шаре, плывущем над разбомбленным городом. В углублении на пьедестале лежала в ленивой позе высеченная из оникса женщина. Были и другие, но будь их даже вдвое больше, пространство все равно казалось бы пустым. Слишком много света для коридора, ведущего в комнаты, где люди спят в пижамах и видят сны.

Я колебался, прежде чем войти, и на мгновение мне пришло в голову, что можно просто тихо спуститься по лестнице, покинуть дом и вернуться к машине, не прощаясь. Человек, которого я когда-то считал другом, лежал мертвым на яхте, в руке у меня был фильм о женщине, которую я не хотел видеть. Я пришел сюда, в душе надеясь, что снова столкнусь с Вивиан, хотя в каком-то странном, шизофреническом отрицании не позволял себе думать о том, что я скажу, если мы встретимся. Теперь мое желание должно было исполниться. Я держал его в правой руке.

Я открыл дверь и затворил ее за собой. Здесь ничего не изменилось, и все же назвать это комнатой Вивиан было бы не совсем верно. С тех пор как Вивиан бросила Смит-колледж, она уже несколько лет жила в собственной квартире на Саут-Бич. Но в доме с восемнадцатью спальнями, большинство из которых пустовало, не имело смысла что-либо менять, и теперь при необходимости она находила здесь убежище от новой жизни.

Это была комната девушки-подростка. В одном углу стоял бронзовый Будда, все в той же шапочке Санта-Клауса, которую она нахлобучила ему на голову, и с сигаретой, которую она сунула в угол металлических губ. Вокруг статуи она устроила миниатюрный храм из каменных плит, поднимавшихся лесенкой. Две ладанки по обеим сторонам Будды пустовали, последняя палочка догорела до основания.

Она давно не бывала здесь. Две дюжины высохших цветочных стеблей свисали из ваз, как костлявые пальцы, а по всему полу перед алтарем валялись сухие, как бумага, лепестки красных и желтых роз. Я стоял, оглядываясь, как вуайерист, застрявший в воспоминаниях.