Честер Хаймз - И в сердце нож

В близоруких глазах преподобного была ничем не разбавленная злоба.

— Это могли сделать только двое, — прошелестел он тонким злобным голосом. — Она или вы. Если это не вы, стало быть, она. Если вы не можете понять, зачем она это сделала, пойдите и спросите у нее. А если вам кажется, что, убив меня, вы спасете ее, то давайте убивайте.

— Карты у меня скверные, — сказал Джонни. — Но игра есть игра.

Он повернулся и пошел, огибая скамейки, к выходу из церкви. Через верхнюю часть окон фасада пробивался свет уличных фонарей и освещал ему дорогу.

Было восемь часов вечера, но все еще светло.

— Поедем прокатимся, — сказал Могильщик Гробовщику. — Посмотрим на пейзаж. Полюбуемся на коричневых курочек в розовых платьицах, подышим ароматом маков и марихуаны.

— И послушаем воркование наших голубков-стукачей, — добавил Гробовщик.

Они ехали в южном направлении по Седьмой авеню в маленьком черном, видавшем виды седане. Могильщик, сидевший за рулем, пристроился за большим грузовиком, а Гробовщик внимательно следил за тротуаром.

Субъект, ошивавшийся у входа в парикмахерскую мадам Помадки, помахивал бумажками с выигравшими номерами подпольной лотереи. Увидев, что на него из машины в упор глядит Гробовщик, он сунул бумажки в рот и стал жевать их, словно это были тянучки. Двигаясь под прикрытием грузовика, они застали врасплох марихуанщиков, стоявших у бара на углу 126-й улицы. Восемь молодцов хулиганского вида, в черных брюках в обтяжку, соломенных шляпах с разноцветными лентами, остроносых туфлях, ярких рубашках и темных очках, очень напоминали стайку экзотических кузнечиков-переростков. Они уже выкурили одну самокрутку и собирались пустить по кругу вторую, как один из них крикнул:

— Атас! Кинг-Конг и Франкенштейн!

Тот, кто курил самокрутку, проглотил ее так быстро, что не успел потушить. Огонь опалил ему пищевод, и он согнулся пополам в приступе кашля.

Один из молодцов, по кличке Джиголо, крикнул:

— Спокойно, без паники. Главное, чтоб мы были чистыми!

Ребята поспешно побросали свои ножи на тротуар у бара, один из них проворно сунул две оставшиеся самокрутки в рот, готовый в случае необходимости проглотить их.

Могильщик мрачно ухмыльнулся, глядя на кашлявшего.

— Я бы мог врезать ему по животу, и он наблевал бы улик ровно на год тюряги.

— Как-нибудь в следующий раз мы покажем ему этот фокус, — сказал Гробовщик.

Два наркомана заколотили пострадавшего приятеля по спине, остальные стали преувеличенно громко обсуждать проблему проституции — исключительно с научной точки зрения. Джиголо с вызовом смотрел на детективов.

На нем была шоколадного цвета соломенная шляпа с желтой, в голубой горошек, лентой. Когда Гробовщик поднес к правому лацкану руку, тот сдвинул шляпу на затылок и сказал:

— Хрен им, ребята, мы с вами чистые, как стеклышки!

Могильщик медленно проехал дальше, не останавливаясь, и в зеркало увидел, как молодой человек вытащил из-за щеки мокрые самокрутки и стал дуть на них, чтобы поскорее высушить.

Они доехали до 119-й улицы, свернули в сторону Восьмой авеню, проехали по ней дальше и остановились у обшарпанного жилого дома между 126-й и 127-й улицами. Пожилые чернокожие расположились на стульях и табуретках у стены дома, прямо на тротуаре.

Детективы поднялись на четвертый этаж по темной лестнице. Гробовщик постучал четыре раза с десятисекундным интервалом между каждым стуком.

С минуту за дверью было тихо. Потом дверь вдруг приоткрылась внутрь на пять дюймов. Замок не щелкал, дверь удерживали снизу и сверху два железных стержня.

— Это мы, Мамаша! — сказал Могильщик.

Тогда дверь открылась полностью. За ней обнаружилась маленькая худая седая чернокожая женщина. На вид ей было лет девяносто. Одета она была в длинное черное платье до полу. Она отступила в сторону, а когда сыщики прошли в темный холл, снова закрыла за ними дверь.

Затем они молча проследовали за ней в конец холла. Она открыла дверь и сказала:

— Он там.

Гробовщик и Могильщик вошли в маленькую спальню и прикрыли за собой дверь.

На краю кровати сидел Джиголо. Его щегольская шляпа была сдвинута на затылок. Он сидел и кусал ногти. Коричневое лицо его лоснилось от пота, зрачки были расширены.

Гробовщик сел перед ним, оседлав единственный в комнате стул с прямой спинкой, а Могильщик посмотрел сверху вниз и сказал:

— Ну что, герой, нагероинился?

Джиголо пожал плечами. Под желтой рубашкой заходили худые плечи.

— Не волнуй его, — сказал Гробовщик. Но затем доверительно спросил у Джиголо: — Кто грабанул деньги вчера, дружок?

Джиголо задергался так, словно ему в штаны кто-то сунул раскаленную кочергу.

— У Бедняка вообще-то завелись деньжата, — быстро и еле слышно проговорил он.

— Какие деньги? — спросил Могильщик.

— Монеты.

— А бумажки?

— Бумажек я не видел.

— Где его сейчас можно найти?

— В бильярдной Туза — Валета. Он на бильярде помешан.

— Ты его знаешь? — спросил Могильщик Гробовщика.

— Гарлем полон таких Бедняков, — сказал тот и обратился к стукачу: — Какой он из себя?

— Худой черный. Спокойный такой. Держится в тени. Выглядит примерно как Деревенщина, до того как его посадили.

— Как он одет? — спросил Могильщик.

— Как я сказал. Старается не светиться. Ходит в старых джинсах, в тенниске, в парусиновых туфлях. Вид у него обтрепанный.

— Партнер?

— Утюг. Вы его знаете?

Могильщик кивнул.

— Но он вроде ни при чем, — сказал Джиголо. — Сегодня его что-то не было видно.

— Ладно, приятель, — сказал Гробовщик, вставая. — Брось ты героин, пока не поздно.

Джиголо опять задергался.

— А что мне делать? Если кто-то узнает, что я для вас стучу, мне и на улицу-то высунуться будет страшно. Тут уж головой не покачаешь… — Джиголо имел в виду старую гарлемскую шутку про двоих чернокожих, устроивших драку с бритвами. Один из них сказал: «Нет, ты меня не порезал», — на что второй ответил: «Если не веришь, то покачай головой — она у тебя отвалится».

— От героина у тебя башка скорей отвалится, — сказал Гробовщик.

Выходя, он сказал старушке:

— Хватит потчевать Джиголо, а то от героина он сыграет в ящик, и очень скоро.

— Господи, а что, я доктор? — захныкала та. — Откуда мне знать, сколько им нужно. Я продаю им столько, за сколько они платят. Я же сама его не ем.

— Все равно хватит его кормить, — сказал Гробовщик. — Мы ведь почему тебя еще не прикрыли — потому что ты наших голубков обслуживаешь.

— Если бы не голубки-стукачи, вы бы вообще оказались без работы, — возразила Мамаша. — Если вам чего не скажут, так вы сами в жизнь не догадаетесь.

— Ну хотя бы разбавляй героин содой, — посоветовал Могильщик. — И выпусти нас из этой дыры поскорей, нам некогда.