Лео Мале - Неспокойные воды Жавель

– Разумеется. И лучше уж так проводить время, чем околачиваться в кафе.

– Впрочем, мне-то лично плевать. Хотя это и не положено, клиентам такое не нравится, а ну как не понравится нескольким, и все – только их и видели. Уж поверьте мне.

– Это сын хозяина?

– Нет, сын управляющего. Месье Ривале с семьей уехал на праздники к родителям в Сент-Африк.

– Во время ограбления были убитые?

– Служащий. Молодой парень. Он взбунтовался, и они его хлопнули. А кто говорит, будто он и не думал бунтовать. Да это все одно – главное, что хлопнули. Порешили, словом!

После этого, довольный сам собой и полагая, что вполне отработал свои чаевые, официант оставил меня наедине с моей трубкой. Я докуривал ее, рассеянно созерцая сквозь стекло «Контуар де Креди». Потом, наконец, вытряхнул пепел и взглянул на часы. Скоро три. Пятнадцать часов, выражаясь языком благородным, железнодорожным и административным. Мадам Жозефина уже начала свой прием, но, конечно, не откажет мне в свидании, улучит момент между какой-нибудь консьержкой и служаночкой.

Я вышел из бистро и сел в машину.

Я не знал доктора Финле. Но, видно, при жизни это был врач, заслуживающий внимания, раз его именем назвали бывшую Заводскую улицу, что находится за Зимним велодромом. Гражданка, к которой я адресовал Демесси, проживала именно там, на углу улицы Нелатон, на пятом этаже, с видом, если немного свеситься из окна, на наземное метро и верхнюю часть Эйфелевой башни. Мне это было известно, потому что я заглядывал к ней раза два или три.

Открывшая мне дверь славная женщина хлопала главами, вроде старой совы, и всеми своими повадками до боли напоминала удалившуюся от дел вице-содержательницу публичного дома. Словом, служанка и хозяйка были под стать друг другу.

– У меня тяжелое прошлое, будущее мне рисуется отнюдь не в розовом свете, поэтому я более всего ценю настоящее,– заявил я.

У той челюсть отвисла, да так, что со всей очевидностью можно было пересчитать недостающие зубы, зато отыскать те, которые еще как-то держались в деснах, было гораздо труднее; она прыснула со смеху:

– Ой, месье, вы так неожиданно заявились! Что вы такое говорите?

– Вот моя визитная карточка…

Я уже собирался сунуть в ее сомнительной чистоты веснушчатую руку свою карточку, как вдруг заметил, что это не та. На ней значилась моя профессия, а было вовсе не обязательно посвящать прислугу в отношения, которые поддерживала ее хозяйка с частным сыщиком. Я спрятал эту карточку в карман своего пальто и вручил ей другую, на которой значилось одно только имя.

– Вот моя визитная карточка,– повторил я.– Передайте ее Жозефине и попросите ее не заставлять меня слишком долго торчать здесь.

– Да вы, я вижу, большой оригинал,– молвила она.– Я сразу это поняла по вашей стрижке. Служба-то у вас, судя по всему, не одна.

Правда, это обстоятельство не взволновало ее сверх меры. Взяв визитную карточку, она – сама скромность – поднесла ее к близоруким глазам.

– А, вот теперь вижу!– сказала она в точности, как ее хозяйка.– Вижу. Нестор Бюрма. Наверно, коллега!

– Да.

– Ну что ж, входите, месье. Пойду погляжу. В приемной уже дожидаются два человека, а мадам Жо дает консультацию. Ничего, если вы подождете на кухне?

Я ответил, что ничего. С трубкой во рту я расположился на кухне. Через какое-то время экс-вице-содержательница публичного дома присоединилась ко мне.

– Жо примет вас через минуту,– сказала она.– Хотите кофейку? Жо велела сварить вам, если пожелаете.

– Я бы с удовольствием выпил чашечку.

Она вступила в схватку с кастрюлькой.

– Послушайте, папаша,– усмехнулась она,– ну и обманщик же вы! Я спросила у Жо, не факир ли вы, она сказала, что нет.

– Не иначе как ее дар ясновидения пошел на убыль.

Не сказав больше ни слова, она пожала плечами и продолжала свою возню. Минута. Минута гадалки. Эта минута прошла. А вслед за ней и еще несколько. Но вот наконец послышался приглушенный стук закрывшейся двери. Затем раздался громкий перезвон металлических украшений, нараставший по мере их приближения к кухне. А в следующее мгновение все аравийские ароматы, за исключением разве что запаха нефти, бросились мне в нос – передо мной предстала Жозефина.

– Привет, Нестор,– молвила она голосом, подпорченным нескончаемым ларингитом.– Мы целую вечность не виделись, а, старик? Каким счастливым ветром вас занесло?

Счастливым ветром? Ну да, как бы не так! Сама она верила в это ничуть не больше, чем в ту чепуху, которую молола своим клиентам. В ее огромных черных глазах, подведенных коричневой краской, обрамленных тяжелыми от туши ресницами и удлиненных проведенной к вискам чертой, отражалась тревога. Ничего удивительного. При своем-то ремесле она вечно ждала каких-нибудь неприятностей. И частный сыщик не мог быть никем иным, кроме как их предвестником.

Это была женщина лет пятидесяти, хорошо сохранившаяся, но несколько отяжелевшая, с медного цвета лицом и довольно благородными чертами, во всяком случае, приятная на вид. Патентованная ясновидящая, занесенная в коммерческие регистры, она гадала на кофейной гуще, на чернильных пятнах, на картах, на хрустальных шарах и разных прочих штуковинах, в зависимости от цены и внешности жертвы. А на досуге зондировала кое-что другое, помимо секретов оккультизма. В жилах ее текла арабская кровь; правда, не в таких количествах, как она утверждала. И в самом деле, она стала живым воплощением братания, доведенного до крайних пределов. Мазь ее была дитя дуаров [2] Дуар – селение в арабских странах.– Прим. перев. ; отец – какой-то аджюдан [3] Воинское звание младшего офицерского состава во французской армии.– Прим. ред. (а может, их было несколько) колониальной пехоты. Несмотря на весь свой дар ясновидения, ей так и не удалось с точностью определить, кто он. В ту пору, когда на заморских территориях все шло относительно хорошо, она охотно афишировала свое происхождение. Этот восточный запашок производил на клиентуру впечатление. Тогда она звалась Зорга-Тинеа, что отдаленно напоминало читателям – и прошлым, и нынешним – «Атлантиду» [4] Имеется в виду роман Пьера Бенуа «Атлантида», героиню которого звали Антинеа. Прим. перев. . Мадам Зорга-Тинеа, «прирожденный медиум, прибывшая прямо из Алжира»,– ни дать ни взять какой-нибудь высококачественный овощ или фрукт. Однако с тех пор, как между метрополией и департаментами, расположенными по другую сторону Средиземного моря, возникли разногласия, она всеми силами старалась затушевать этнический аспект своего происхождения, дабы не отпугнуть клиентуру, состоявшую в основном из мелкого люда, легко поддававшегося страхам и вполне способного заподозрить, что она не кто иной, как феллага [5] Головорезы, так во время национально-освободительной войны в Алжире (1954–1962) французы называли алжирских повстанцев. Прим. перев. в юбке. И с тех пор, стало быть, она уже звалась не Зорга-Тинеа, а просто Жозефина – как все. И хотя она по-прежнему была «прирожденным медиумом», никто не знал, откуда она явилась. Впрочем, раз теперь она жила в Париже, всем было наплевать, откуда она приехала. И уж как там она звалась – Зорга-Тинеа или Жозефина,– не имело значения, тем более что на самом-то деле ее звали Мари Дюбуа, по имени того из аджюданов колониальных войск, который ее признал.