Лео Мале - Туман на мосту Тольбиак

Он жил наверху? – спросил я, показав на винтовую лестницу, идущую на второй этаж.

– Да.

Я поднялся по расшатанным ступенькам. За мною шла Белита. Наверху тоже был бардак. Но там-то он был произведен полицией. Одну стену сплошь занимали книжные полки, однако все книги с них были сброшены на пол. Тут были «Введение в анархистский индивидуализм» Армана, «Счастливый Жюль» Жоржа Видаля, «Мораль без обязанностей и санкций» Гойо и т. п. А еще больше брошюр и газет, иные связанные, другие в россыпь. И даже несколько редчайших номеров «Папаши Тихони» Эмиля Пуже и «Листка» Зо д'Акса [20]. Все это, разумеется, было прекрасно, и коллекционер, увидя их, наверно, ошалел бы, но для меня совершенно бесполезно. Я выдвинул ящик стола. Там лежали бумаги, не представляющие для меня интереса. Часть комнаты была превращена в сапожную мастерскую. Я подошел к верстаку и уставился на него, словно он должен был открыть мне тайну сапожника. Инструменты, кусочки кожи, чиненые башмаки. И что дальше? Я пожал плечами.

– Пойдемте отсюда,– предложил я,– а то мы тут замерзнем, как цуцики.

Мы возвратились к Белите. Я отряхнулся.

– В этом ангаре запросто можно подхватить простуду. Я выпил бы чего-нибудь горяченького. А вы? – сказал я.

– Могу сварить кофе.

– Отличная мысль.

Белита налила воды в кастрюльку.

– Да, я забыл спросить,– обратился я к ней.– Где на него напали? Он сказал вам?

– Он говорил про улицу Уатта.

– Улицу Уатта?

– Она проходит под железной дорогой и соединяет улицу Кантагрель с набережной Гар.

Уатт? Фамилия многообещающая в смысле света [21], но пока это все только обещания, не больше.

Последующие часы я провел, расспрашивая Белиту. Я заставил ее подробно рассказать про жизнь Ленантэ, про его привычки и пунктики, ежели таковые у него были; попросил назвать фамилии всех людей, с которыми ему приходилось общаться по своим торговым делам. Оба мы с ней уже несколько одурели, и убей меня Бог, если я знал, что это мне даст. Я здорово вымотался, и самое простое было бы послать все к черту. Но Ленантэ был хорошим парнем. Он умер, и я не мог так просто оставить это дело.

Я тоже в свой черед стал рассказывать Белите про Ленантэ. Про Ленантэ, каким я его знал. Рассказывал я долго. И не только про него. Незаметно я отклонился и стал ей рассказывать о себе, верней, о пареньке по имени Нестор Бюрма, который здорово хлебнул лиха в этих местах, когда ее еще не было на свете, пареньке, про которого я вчера и думать не думал и которого теперь мне было так странно обрести вновь.

– Гнусный, дерьмовый район,– говорил я.– Вроде он похож на другие и здорово изменился с тех пор, можно даже сказать, стал лучше, но все дело в его атмосфере. Не всюду, но на некоторых улицах, в некоторых местах так и чуешь, как в тебя входит этот отвратный воздух. Беги отсюда, Белита. Торгуй своими цветами, где хочешь, но сматывайся отсюда. Он сожрет тебя, как сожрал уже многих. Тут слишком воняет нищетой, дерьмом и бедой…

Мы сидели напротив друг друга. Я на табуретке, а она свернулась клубочком на кровати.

– Смотри-ка,– усмехнулся я,– я с тобой уже на «ты». Не сердишься? У анархов очень легко переходят на «ты».

– Мне даже приятно.

– Тем лучше. Знаешь что? Если хочешь, можешь мне тоже говорить «ты».

Я подкинул в печурку угля и выглянул в окно, чтобы проверить, не провалился ли переулок Цилиндров к чертям собачьим после вчерашнего дня. Но, оказывается, он остался на месте, только туман разошелся. На фоне начавшего светлеть неба контуры халуп напротив стали четче. Я обернулся к кровати. Белиту я видел неотчетливо, но угадывал ее. Красивое, упрямое лицо среди разметавшихся в беспорядке волос. Она уснула. Ну и ну! Не знаю, к добру это или к худу, но иногда некоторые вещи происходят потрясающе стремительно.

– Если хочешь, можешь мне тоже говорить «ты».

Белита промолчала. Она взяла из пачки «Житан» и закурила.

А я продолжал бормотать:

– Дерьмовый район. Он давил меня, гнул, топтал. Мне не за что его любить. И надо же, чтобы Ленантэ втянул меня в путаное дельце, которое произошло или по крайней мере началось в этом углу… Не мог он, черт побери, стать старьевщиком где-нибудь в Сент-Уэне?

Меня передернуло, и не знаю, может, от этого я выдал очередь ругательств.

– И вообще, какого черта! Почему я должен ломать надо всем этим голову? И ощущение такое паскудное, будто я перебрал. Но я же не пил. Слушай, Белита, ты тут, случайно, не подсунула мне спиртного?

Она рассмеялась:

– Чего нет, того нет.

Я встал и принялся ходить по комнатке, может, чтобы увериться, что меня не шатает. Меня не шатало. И однако, ощущение, что я окосел, осталось. Я продолжал ходить. Одна половица около буфета всякий раз, когда я наступал на нее, скрипела, словно издеваясь надо мной.

– Завтра все пройдет,– буркнул я.– Похоже, я сумею послать загадку в нокаут. Завтра попытаюсь доказать это себе самому. Но все равно, Ленантэ… Не может быть, чтобы он решил сыграть со мной шутку. Ему, конечно, не нравилось, что я стал легавым, пусть даже частным легавым, но вряд ли он подстроил такую хитроумную каверзу, чтобы побесить меня. Ладно, я поехал.

Я взглянул на часы. Поехал! Уже давно последний поезд метро прибыл на конечную станцию. А поймать такси в этом закоулке да в такое время… Переулок Цилиндров – это же край света. Да и существует ли он? И к тому же этот ледяной туман, накрывший все собою. А здесь было хорошо. Тихонько гудела печурка. Мне же, если я правильно понимаю, придется пропереть через весь этот квартал пешедралом…

– Оставайтесь,– негромко предложила Белита.

И тут я вдруг вспомнил про Долорес и про шайку сукиных детей, следующих за своей монументальной предводительницей. А может, я просто искал для себя оправданий.

– Думаю, так будет лучше для всех,– усмехнулся я.– Мне понадобится тонкое чутье, чтобы раскрыть тайну Ленантэ. А если я подхвачу насморк, моему чутью хана. Так что не стоит искать себе приключений на холоде. И потом, если Долорес возвратится за своим кнутом, я не прощу себе, что меня не было здесь, чтобы вручить ей его. Так что договорились. Дай мне одеяло, Белита. Я лягу на полу около печки. Давненько мне уже не приходилось так спать, но это одна из тех привычек, которые быстро восстанавливаются. Ты тоже ложись. Ты, наверно, устала. Особенно после вечернего налета… Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Уже почти не болит.

– Грязная свинья!

Белита сняла с кровати одно одеяло и подала мне. Я положил пушку на стол в зоне досягаемости. Изображал бойскаута. Этакого бравого бойскаута. Подкинул угля в печку, завернулся в одеяло, и Белита погасила свет. Печка гудела, от нее шло приятное тепло. Она была старенькая, дверца закрывалась неплотно, и сквозь щели на пол и стены падали дрожащие красноватые отблески.