Ричард Пратер - Найдите эту женщину

Когда я вошел, она все еще была полностью одета и стояла в голубом свете луча прожектора. Но я понимал, что это не будет долго продолжаться, потому что, судя по ее движениям, это был такой танец.

Стрелка приближалась к часу ночи. Я только что заскочил под полосатый тент “Пеликан” на окраине Гарлема в двенадцати милях южнее Лос-Анджелеса, отыскал старшего официанта, с которым договаривался по телефону заранее, и сообщил ему, что я и есть тот самый Шелл Скотт. Я протянул ему проклятые десять долларов, и он проводил меня к боковому столику, за который я только что заплатил. На меня в зале никто даже не взглянул.

То ли управляющий, то ли владелец, то ли еще какой-то идиот установил микрофон вне сцены, по которому он самозабвенно вещал, что все меры противопожарной безопасности приняты, люди дежурят у шлангов, так что опасаться абсолютно нечего. Если бы я не явился сюда специально, чтобы поговорить с красоткой, готовой исполнить какой-то танец в нескольких футах от меня, я мог бы повернуться, потребовать назад свою десятку и выйти из зала. Я подумал, что если уж конферансье настолько стар и неосторожен, то и танец будет вроде какого-нибудь менуэта. Но тут этот болван что-то изрек о “Танце Огня” и ожидающем нас удовольствии, после чего представление началось.

Черт побери, она пробыла на сцене каких-то полминуты, но теперь я понял, что то, что я посчитал пределом глупости, на самом деле было вовсе не глупо. Невидимый человек в лучших традициях старинного шоу-бизнеса старался создать в зале атмосферу тревожного ожидания. Огонь-то был, но не тот, из-за которого вызывают пожарников.

Даже официант поспешно принес заказанный мною бурбон, видимо, сам боялся опоздать на представление. Я едва успел опуститься на стул, мельком осмотреть зал и сделать всего один глоток, как соблазнительная дамочка на эстраде полностью завладела моим вниманием, ко всему остальному я утратил интерес.

Вообще-то это было настоящее представление, на эстраде появилась замысловатая декорация. Мой столик находился у самого угла эстрады. Оглядываясь назад, я видел оркестрантов, хотя их отгородил от зрителей огромный экран или ширма, аляповато размалеванная ярко-красными, зелеными и желтыми мазками, в центре которых находилось мрачного вида божество, походившее на Будду. Оно сидело на скрещенных ногах, а его толстые руки покоились на огромном животе. По другую сторону от декорации над полом поднималось подобие загородки, плохо различимой в призрачном свете, над которой по всей длине колебалось штук двадцать-тридцать язычков пламени. Возможно, по трубкам подавался натуральный газ или какая-то горючая жидкость. Так или иначе, огоньки горели робким синеватым пламенем. Уверяю вас, что девушка, раскачивающаяся в голубом свете перед громадным идолом, возвышающимся над нею, и маленькие огоньки, мерцающие между ней и Буддой, — все это выглядело весьма эффектно.

Сейчас она скользила по полированному полу площадки в мою сторону, так что я сумел ее хорошенько рассмотреть. Все, что было мне известно, так это то, что к ней приклеился эпитет “очаровательная Лоррейн”, что в клубе она исполняла какой-то особый танец, и что это была та самая восхитительная молодая женщина, ради встречи с которой я приехал сюда. Пожалуй, впервые за всю историю деятельности конторы “Шелдон Скотт. Расследования” порученное мне дело так приятно начиналось. Лоррейн сразу же меня заинтересовала.

У нее были широкие бедра и полная грудь, как на картине Бен Шталя “Блудница в аду”, и, если бы она надумала исполнить этот танец в аду, сам дьявол стал бы аплодировать ей. Она была довольно высокого роста, на ней было надето укороченное подобие индийского сари с разрезами по бокам. У нее были густые черные волосы, свободно ниспадающие на спину, а бедрам и груди было явно тесно в одежде.

Оркестр позади играл чуть слышно, и я не сразу узнал ритуальный “Танец Огня” Мануэля де Фальи, и без того безумно чувственный, а тут вообще сладострастный.

Вот босые ноги Лоррейн стали отбивать такт на полу, сама она раскачивалась, извивалась и постепенно сбросила с себя сари, плечи у нее тряслись, причем она улыбалась так, как будто все это доставляло ей огромное удовольствие. Потом она приподнялась на носках, подняв обе руки над головой, и какое-то время стояла так совершенно неподвижно, на ней был довольно солидный бюстгальтер и тонюсенький “поясок стыдливости” телесного цвета. Оркестр постепенно умолк, полностью погас свет.

Я подумал: “Черт возьми, что это за безобразие? Это было хорошо, но неужели это все?” Танец мне показался невероятно коротким, зачем нужны были все эти декорации и огни? Кроме того, бюстгальтер не вязался с тоненьким бикини.

Неожиданно, зашипев по-особому, маленькие огоньки за Лоррейн превратились в настоящие факелы, взметнулись вверх, окрасив красным светом фигуру идола и тело девушки.

Она стояла в прежней позе, как и в тот момент, когда погас свет, только теперь бюстгальтер исчез, а грудь и соски, покрытые каким-то порошком, сверкали золотом при свете пламени. Она оставалась неподвижной очень недолго, затем начала раскачиваться из стороны в сторону в такт пульсирующим звукам музыки, ее позолоченные груди как бы вспыхивали огнем, когда на них падал свет пламени.

Не знаю, продолжала она улыбаться или нет, я не смотрел туда. Я-то не улыбался. Стиснул крепко зубы. И вот тут начался собственно танец. Я позабыл, что нахожусь в “Пеликан-клубе” на окраине Лос-Анджелеса, забыл, что начал новое дело, забыл обо всем, кроме разнузданной женщины, танцующей в нескольких футах от меня на полу. Передо мной была оголтелая, дикая женщина, которая изгибалась и извивалась всем своим телом, слившись воедино с будоражащими звуками музыки и чуть ли не касающимися ее языками пламени. Танец утратил свою грациозность. Вместо плавных переходов одного места в другое была какая-то безумная серия шоков, каждый более бурный, чем предыдущий. Эта женщина добровольно отдавалась то ли идолу, то ли огню. Она упала на пол, изогнулась дугой, высоко приподняв бедра, затем медленно, как бы в полном изнеможении, опустилась вниз, расслабилась и замерла. Она лежала неподвижно в гробовой тишине, воцарившейся в ночном клубе, потом едва слышно завздыхал и застонал оркестр, огонь погас, стало совершенно темно. Почти не последовало аплодисментов. Возможно, все чувствовали себя настолько ослабевшими, что у них просто иссякла полностью энергия. А когда в зале вспыхнул свет, на площадке уже не было ни декораций, ни танцовщицы. Я же по-прежнему сжимал в руке высокий бокал, практически полный. Только теперь я его осушил.