Ричард Пратер - Свидетелей не оставлять!

Но секта Артура Траммела — самая большая, самая известная и наиболее процветающая. Траммел появился у нас всего лишь немногим больше двух лет назад, однако число его последователей за это время выросло до многих десятков человек. Это объяснялось тем, что он сумел собрать вокруг себя полдюжины довольно сильных личностей, которые именовались «наставниками» и помогали ему вести дело, но главным образом тем, что сам руководитель был удивительно сладкоголосым, хитрым и ловким человеком.

Я ненавидел Артура Траммела. Ненавидел его уродливое лицо, извращенный ум, практически все, за и против чего он выступал, ненавидел даже то, что имело к нему близкое отношение. Это был самоуверенный, самодовольный тип, способный придумать больше грехов, подлежащих искоренению, чем любой другой, с самым испорченным воображением. Такие люди мне уже были хорошо знакомы. Унылые существа, готовые заставить вас поступать так, как они считают правильным, даже если это вас убьет. Так что я знал о Траммеле достаточно для того, чтобы его возненавидеть еще до того, как пришлось с ним встретиться. Однако встреча с ним дала еще один повод.

Несколько месяцев назад он явился в мой офис и попытался меня нанять. Хотел, чтобы я разыскал его библиотеку порнографической литературы, которую он собирал вместе с «наставниками» и которая была похищена. Траммел сказал, что эта библиотека создавалась с единственной целью — «служить стандартом, с которым можно было бы сравнивать современную грязь в книжных магазинах и на их витринах». Вот почему, объяснил он, им хотелось бы вернуть это собрание. Исчез «стандарт». Кроме того, существует опасность, что книги попадут «не в те руки».

Я хохотал, пока, черт побери, чуть не сполз с кресла, а затем сказал Траммелу, что не стану искать его библиотеку и не брошу ему самому спасательный круг, если даже он будет тонуть в канализации. Более того, выразил надежду, что он свалится со ступенек, когда будет уходить из моего офиса. С тех пор его не видел и, честно говоря, не имел такого желания.

Однако, обращаясь к миссис Гиффорд, заметил:

— Возможно, я захочу поговорить и с самим мистером Траммелом. Не приходит ли вам в голову еще что-нибудь, что может мне помочь?

На конце сигареты вырос длинный столбик пепла, я стряхнул его в карман пальто.

Миссис Гиффорд дала мне несколько фотографий Фелисити, адрес ее школы и фамилии учителей, составила список подруг дочери.

Это был длинный перечень. Все ее друзья были девочками, но их было очень много.

Чуть не позабыв это сделать, я сообщил миссис Гиффорд, сколько стоит мой рабочий день, а она едва не свалилась с кушетки. Нет смысла рассказывать, какая сцена за этим последовала. У меня создалось впечатление, что эта расплывшаяся кошелка рассчитывала нанять меня за пять центов в день или предполагала, будто за все заплатит правительство из налогов.

Одну фразу она выкрикнула несколько раз:

— У меня нет ничего, кроме алиментов!

После этого мы договорились об оплате. Миссис Гиффорд заявила, что даст мне «самое большее сто долларов». Я сказал, что это превосходно, откланялся и ушел.

Мой черный «кадиллак» с откидным верхом стоял и поблескивал у обочины. Он мягко заурчал, и я отъехал. Небо было все еще голубым, воздух оставался свежим и чистым, а мне предстоял еще один паршивый день.

Через час я был в моем офисе в деловой части Лос-Анджелеса и уже наметил основную линию действий. Затем связался с отделом поисков пропавших, проверил больницы, автобусные и железнодорожные станции, сделал массу телефонных звонков, переговорил с большинством людей, список которых составила миссис Гиффорд. Мне удалось узнать несколько больше о Фелисити, однако я не получил даже намека на то, что могло с ней произойти, где она могла находиться и почему пропала.

Пришлось подключить к работе еще несколько ребят. Это была блестящая идея, которая должна была обойтись как раз в ту сотню баксов, которую мне обещали. Конечно, это было неразумно не только потому, что бизнесом так не занимаются, но и потому, что я никогда даже не встречал Фелисити. Тем не менее я искренне беспокоился об этой девочке.

Может быть, это было вызвано тем, как она отличалась от матери, может быть, тем, что я представлял себе Фелисити совсем иной, до того как увидел ее портрет. А скорее всего — тем, как о ней говорили люди. Все, с кем я побеседовал по телефону, ей явно симпатизировали. Никто не сказал о девушке ни одного дурного слова, большинство тотчас же выразило озабоченность ее исчезновением и беспокойство, что с ней могло что-то случиться.

Некоторые замечания буквально оживили образ Фелисити. Теперь я мог почти представить ее быструю походку, мягкий, спокойный голос. Я узнал, что у нее всегда исключительно опрятный вид, очень ровный характер, что она улыбчива, грызет ногти, почти каждый вечер поет в хоровой группе траммелитов, а по словам учителя, еще и умная ученица. В общем, у меня создалось о ней впечатление как о милой, тихой маленькой девочке, немного застенчивой и довольно скрытной. Я мог представить себе все, за исключением ее деятельности в группе Траммела, которая, по-видимому, ее интересовала, и не переставал думать о том, какой же она должна быть симпатичной, если так много людей, без единого исключения, говорят о ней хорошо.

В списке оставалось еще несколько человек, которым я не успел дозвониться. С некоторыми из друзей Фелисити мне хотелось встретиться лично. Я запер офис и отправился в путь. К сожалению, следующий час дал мне больше сведений о траммелитах и их лидере, чем о пропавшей девушке.

Каких только невообразимых представителей человечества не приходилось мне наблюдать в различных сектах Лос-Анджелеса! Некоторые даже выглядели вполне нормальными, хотя элемент некоторого умственного расстройства все же присутствовал. Иначе они вряд ли стали бы сектантами. Практически ни одна группа не была похожа на другую, но их объединяло нечто общее: все секты боролись против греха и ни одна из них не могла дать греху четкого определения. Конечно, у каждой были свои определенные понятия, естественно находящиеся в противоречии с понятиями, принятыми другими сектами. Члены большинства сект могли по пятницам бить своих жен, по субботам заниматься любовью с различными пташками, но в воскресенье все как один должны были быть в полном порядке и петь: «Отверзи врата и впусти меня!»

Траммелиты не были исключением. Я догадался об этом по тону, которым они со мной разговаривали по телефону. Некоторые мои собеседники были очень приятными, другие — забавными, но прежде всего все они были траммелитами и всячески это подчеркивали.