Ричард Пратер - Больше, чем страх

Слова пароля уже не казались мне такими наивными и мелодраматичными.

Девушка кончиком языка провела по губам и прикусила нижнюю губу. Затем, словно ей не хватало воздуха, поднесла ладонь к горлу и будто автоответчик произнесла:

— Всего десять дней.

— Мне кажется, больше, — ответил я и тут же почувствовал тошноту.

Голова снова начала кружиться. Я вставил сигарету в рот, чиркнул спичкой и положил спичечный коробок на столик перед девушкой картинкой вверх.

На какое-то время на ее лице застыла растерянность, было видно, что она колеблется. Наконец Моник вытянула перед собой левую руку, медленно разжала кулак, и я увидел на ее ладони обрывок наклейки от спичечного коробка с частью руки дона Антонио и головы собаки.

— Я не... Я и не подозревала... — начала она, и конец ее фразы повис в воздухе.

Голос ее звучал безжизненно, вяло, как спросонья.

Я попытался собраться с мыслями. Возможно — хотя шанс был один к ста — Моник, если она коммунистка, встретившись со мной на явке в «Лос Туркосе», примет меня за своего. Потом я подумал, что шансы на успех у меня гораздо выше, поскольку в условиях глубокого подполья и строжайшей конспирации на встречу мог явиться кто угодно. При такой засекреченности, как у коммунистов, даже сосед по лестничной площадке, лояльно относящийся к существующему правительству, мог работать на красных и быть если не активным коммунистом, то скрытым саботажником. В таких условиях рядовые члены партии жили в атмосфере страха и неизвестности, постоянно подозревая, что и за ними следят. Я очень надеялся, что на этом мне удастся сыграть и усыпить бдительность Моник, если только она не знала наверняка, что на встречу должен был явиться капитан Эмилио. Судя по тому, что она ответила на пароль и показала обрывок наклейки, этого девушка не знала.

Вряд ли это могло мне чем-нибудь помочь, но я все же решил действовать, как планировал.

— Крайне удивлен, Моник. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, — медленно произнес я.

Она впервые за время нашей встречи посмотрела мне прямо в глаза.

— А я... и не знала, что и подумать, — ответила она и глубоко вздохнула. — А у тебя с собой?.. Ты принес?..

— Принес, — прервал я ее, зная, что ее волнует, и, протянув ей сложенную газету, решил закинуть удочку: — Похоже, наш добренький доктор раскололся.

Моник вынула из газеты бумаги, которые раздобыл капитан Эмилио, и наклонилась с ними к свече.

— Да, — произнесла она, пробегая глазами медицинское заключение о смерти Амадора. — Все отлично.

Девушка мельком взглянула на отчет полицейского, открыла сумочку, чтобы спрятать в ней обе бумаги. Но я схватил ее за запястье:

— Они останутся у меня.

— Но ты должен передать их мне, — нахмурившись, возразила она.

— Знаю, Моник. Они для Кулебры, — сказал я и забрал у нее обе бумаги.

— Да, но...

— Мы вдвоем доставим их в центр.

Моник прищурилась, затем пожала плечами.

— А какая разница? — удивилась она.

Я посмотрел на часы.

— Нам пора трогаться, — решив подогнать девушку, сказал я.

— Нам? Должна была я одна...

— Нет, мы вместе, Моник, — с улыбкой возразил я. — Я же тебе сказал, мы оба едем в el centre с этими отчетами... Так меня инструктировали, — ляпнул я, не особенно надеясь, что Моник мне поверит.

А что я должен был ей сказать? Не мог же я допустить, чтобы она, прихватив с собой бумаги Эмилио, исчезла. То, что девушка может мне не поверить, меня уже не волновало. Она стала единственной нитью, которая связывала меня с Кулеброй, его центром, доктором Баффингтоном и его дочерью. Я понимал, что она последняя соломинка, за которую следует держаться, и, возможно, придется прибегнуть к силе, для того чтобы выбить из нее все, что меня интересовало. Но пока Моник не обнаружила подлога, я собирался и дальше изображать из себя коммуниста-подпольщика. Что делать?

— Пошли, — твердо сказал я ей.

Мы прошли через погруженные в темноту залы «Лос Туркоса» и вышли на улицу. Моник все время шла впереди меня.

Дождь усилился, и огромные капли, шлепая об асфальт, сливались в ручьи, которые пенными потоками бежали к дренажным решеткам. Я потуже запахнул полы своего плаща и прижал их к себе обеими руками.

— Вон там такси, — махнув мне рукой, крикнула Моник и кинулась к проходящей машине, новенькому «плимуту» черно-зеленого цвета.

Подбежав к такси, она остановилась, открыла дверь и юркнула внутрь. Я запрыгнул вслед за ней на сиденье и откинулся на спинку. Я молча вынул из кармана пачку сигарет: сказать водителю, куда ехать, я не мог, поскольку не знал.

Когда Моник, наклонившись к таксисту, сказала ему, куда ехать, я почувствовал, что мне стало легче дышать.

— Сначала на авеню Реформы, а куда затем, скажу.

Мы свернули с улицы Святого Антонио налево, выехали на Сан-Хуан де Летран и направились к центру города.

— Сигарету? — предложил я Моник.

— Одну стрельну, — улыбнулась она.

Я решил разговорить Моник, рассчитывая, что девушка, болтая; отвлечется от своих мыслей. Дождь тем временем продолжал барабанить по машине, а из-под ее колес с громким шелестом летели водяные брызги.

Я заговорил с ней о прошлой ночи, о проливном дожде, о погоде вообще, стараясь избегать всего, что могло иметь отношение к доктору Баффингтону.

Сделав левый поворот, мы проехали по улице Хуареса, выехали на авеню Реформы, проскочили Чапультепек-парк, затем ипподром «Лас Америкас», после чего покрыли расстояние еще в несколько миль. Наша болтовня, возможно, и отвлекала Моник, но и мне не давала сосредоточиться. Хотя в голове царил сумбур, мне все же удалось восстановить фрагменты событий, произошедших со мной за последние двадцать четыре часа. Я вспомнил, что вчера, когда сидел вот так же рядом с Моник в такси, меня ранили в шею. В том, что пытались меня убить, сомнений не было. Я обратил внимание также и на то, что Моник видела Бельчардо в ресторане, а потом и нашу драку на улице. Возможно, она не знала, что они из одной команды и делают одно дело. Но как она могла поверить, что я с ней заодно, если слышала мой разговор с доктором Баффингтоном, в котором я ругал коммунистов? А вдруг девушка только сделала вид, что доверяет мне, и затеяла со мной игру? Эта последняя мысль внезапно встревожила меня: я совсем не учел, что могу быть обведен вокруг пальца.

Наверное, иногда даже затуманенный рассудок человека, увидевшего или услышавшего нечто, что грозит ему смертельной опасностью и на что в нормальном состоянии он мог бы и не обратить внимания, неожиданно правильно срабатывает и выдает нужное решение. По крайней мере, такое со мной раньше случалось. Я попытался сосредоточить свои мысли на поисках этого единственного верного решения, но мне мешали накопленная за последние сутки усталость и непреходящее чувство тревоги. Я никак не мог понять, чем вызван мой страх: то ли боязнью провала своего плана, то ли воздействием ядовитых паров. В конце концов, не найдя лучшей тактики, я принял решение: если Моник играет со мной в кошки-мышки, мне следует быть начеку и действовать по обстоятельствам.