Якоб Арджуни - Кисмет

— А это я, — нетерпеливо донеслось с пола.

— Я это понял, и все время думал, где же я видел эту маленькую красивую девочку? — Только бы не было продолжения танца живота.

— Хм, — подумав, прибавила она, — с отцом. Мой отец очень веселый. Ты видел?

— Да, прекрасно видел.

— Но…

Она смолкла и вдруг в приступе отчаяния воскликнула:

— Я тебе уже говорила. Веселый-то веселый, но слишком длинный язык. Поэтому тюрьма. Солдаты шуток не любят, они слышат только…

— Только длинный язык, понимаю.

— Если мать хорошо работает на Аренса, отец скоро выйдет.

— Это тебе сказала твоя мать?

Лейла кивнула.

— А если мать уйдет от Аренса…

— То твой отец останется в тюрьме, да? — спросил я.

— Хм.

Она бросила на меня встревоженный взгляд, и я вынужден был пообещать ей то, чего она ждала.

— Можешь положиться на меня. Я обязательно найду твою мать.

Она потупила глаза.

— Ты знаешь, иногда она бывает… не злая, нет, скорее невеселая, вот такая, как ты видел ее на свадьбе.

— Ты считаешь, что она могла чем-то разозлить Аренса?

— Разозлить?

— Ну, сказать, например, что он — старая жопа?

— Ну да.

Наступила пауза, и у меня возникло ощущение, что Лейла ждет от меня каких-то историй, связанных с детективными разборками. Не знаю почему, но мне не хотелось рассказывать их девочке. Возможно, щадя ее нервы, а может быть, просто из суеверия. В результате мы снова уставились в экран.

Между тем дело на экране дошло до аперитива. Оператор снимал одну группу за другой, показывая крупным планом каждого из гостей, и все считали необходимым корчить рожи перед объективом. Я все еще не мог понять, за кого Лейла больше беспокоится — за мать или за отца? Когда он впервые появился в кадре, в ее глазах появилась щемящая тоска и боль. А что, если мать просто решила покончить со своей прежней жизнью, бросить ребенка и мужа, разъезжающего на велосипеде с одним колесом? Может, она просто решила поискать счастья в другом месте?

Я закурил. Лейла залезла на софу и тоже закурила. На экране с вертела снимали первого ягненка, и люди в предвкушении трапезы стали усаживаться за накрытые столы, а у меня в квартире вдруг повисло тревожное напряженное молчание. Лейла курила, погрузившись в свои мысли. Мне хотелось еще раз взглянуть на ее мать, но она, кажется, уже исчезла из кадра. Вместо того чтобы выключить телевизор и возобновить наш разговор, который, возможно, подкрепил бы мою решимость помочь девочке, я продолжал сидеть с включенным видаком, пил водку, о чем-то думал и ждал, когда Лейла наконец заснет.

Выкурив сигарету, она сняла шаровары, примостилась на софе, уютно свернувшись калачиком и положив голову на мои колени. На какой-то момент мне показалось, что Лейла плачет, закрыв лицо руками, и я погладил ее по голове. Потом я отнес ее в спальню, укрыл одеялом и выключил свет.

В гостиной я прокрутил фильм назад и еще раз просмотрел кадры с матерью. У нее, действительно, были удивительно светлые, непонятные глаза и прозрачная кожа, к которой хотелось прикоснуться. Улегшись на софу, я попытался заснуть. За мать Лейлы можно не волноваться. Вряд ли кому-то удастся заставить эту женщину делать то, чего она не захочет. К тому же у Аренса были сейчас дела поважнее, чем бороться с какой-то строптивой бабенкой. А может, она вовсе и не строптива, тогда тем более у меня нет оснований беспокоиться за нее.

Некоторое время я еще поворочался в постели, выкурил в темноте несколько сигарет, глядя в потолок и слушая топот в квартире лавочника. Два раза во сне что-то пробормотала Лейла. Я не мог уснуть, но на душе было спокойно. Когда я в последний раз взглянул на часы, было около трех ночи.

За завтраком я постарался объяснить Лейле, почему собираюсь искать ее мать один: что это опасно для нее и что мне легче действовать одному, чем беспокоиться об ее безопасности, что при моей работе мне никто не нужен, тем более моя клиентка. Однако в результате оказалось, что единственным и самым действенным аргументом, заставившим Лейлу уступить мне, была угроза выбросить на улицу все ее вещи, из чего я сделал вывод, что педагогика, в сущности, не такая уже сложная наука.

— Ну вот, мы и договорились. Прекрасно.

Я улыбнулся, глядя на заспанное существо, утопающее в моем купальном халате. С недовольной миной она грызла бутерброд.

— Поскольку к Аренсу можно проникнуть, только когда стемнеет, я придумал кое-что, что тебе наверняка доставит удовольствие.

— Что?

— Ты же любишь собак?

— А что?

— Я видел, с каким удовольствием ты вчера по видео смотрела на собак.

— Это были собаки моего отца.

— Ну, эти собаки далеко, но зато здесь у меня есть чудесная знакомая собачка по имени Сузи.

Я снова ласково улыбнулся ей. Лейла же смотрела на меня так, словно я был фрау Шмитцбауэр.

— Если не хочешь, можешь остаться здесь. — Я налил себе кофе. — Это тоже неплохой вариант.

— А что за собака?

— Это собачка, которая в настоящий момент оплачивает мою аренду, а также телефон, бензин и даже эти бутерброды.

— Ты что, пьятый?

— Не пьятый, а пьяный. Нет, дорогая, я совершенно трезв. Если ты пойдешь со мной, я все объясню тебе по дороге. — Я посмотрел на часы. Половина первого. — Через полчаса выходим. Подумай.

Я записал полное имя ее матери, взял чашку с кофе и пошел к телефону. Трубку взяли с первого раза.

— Добрый день, господин Хетгес!

Не знаю, то ли в воздухе было разлито что-то, то ли в кофе стали подмешивать веселящий порошок, о чем я прочитал в одной статье, но я вдруг ощутил невероятную легкость духа. На другом конце провода послышался голос, исполненный искреннего расположения ко мне.

— Знаю, знаю, я не должен звонить вам на работу.

— Я ожидаю важный звонок.

— Только два слова. Я должен не позже сегодняшнего вечера знать, не задерживали ли в последние дни женщину по имени Сташа Маркович. Она — беженка из Боснии, около тридцати лет, со светло-зелеными глазами.

— По какому телефону вам перезвонить?

— По домашнему телефону, около шести часов.

Я позвонил Слибульскому. Тот ответил, что работает над бумагами. Из трубки доносился рев моторов «Формулы-1».

— Что с лицом? Завтра у нас прием, не забыл?

— Думаю, что не испорчу аппетит твоим гостям своей рожей.

— Отлично. Как дела с «армией»?

— Если все получится, в субботу вопрос будет решен. А до этого хотелось бы пристроить у тебя в гостевой комнате одну очаровательную маленькую девчушку.

— И откуда у тебя взялась эта маленькая очаровательная девчушка?

— Это моя клиентка.

— Ты что, заделался уполномоченным по делам несовершеннолетних? Вчера, кстати, тут объявился один рокер, сказал, что он от тебя.