Владимир Типатов - Время собирать камни

- Нормальный ход, - одобрительно засмеялся Горби. – Может, и нам расскажешь?

- Расскажу, если успею. Скоро на этап выдернут.

- Может, в «столыпине» в одну клетку попадём.

- Вполне возможно, - пожал плечами Граф и уже сам обратился с вопросом к своему заступнику: - «Ну а тебя как кличут, парень»?

- Меня зовут Руфат.

- Откуда ты?

- Из Бухары.

- Красивый город, - мечтательно вздохнул Граф. - Бывал я там, и не раз. За что срок мотаешь?

- Погранцы караван на тропе повязали.

- Какой караван?

- С опиумом и героином. Я его из Афгана в Союз доставлял.

- И сколько же тебе отвесили за это?

- Восемь лет.

- Круто, - удивился вклинившийся в разговор, Горби. – Ты что, тонну наркоты на себе тащил?

- Я не один был.

- Всех повязали?

- Всех, кого не убили.

- Зону уже топтал, или только по пересылкам кочуешь? – пристально посмотрев на Руфата, на узбекском языке спросил Граф.

- Полтора года в Экибастузе чалился, потом сняли с зоны и отправили на этап, - так же на узбекском ответил ему Руфат.

- Это вы по-каковски базлаите? - спросил Горби.

- По-узбекски.

- Выходит, вы земляки?

- Выходит, что земляки. Я в Ташкенте десять лет прожил, - сказал Граф.

Звяканье ключей за дверью камеры прервали разговор этапников.

- Сейчас начнут дёргать на этап, - сказал «Горби» и повернулся лицом к дверям.

- Пора бы уже, - согласился с ним Граф. – Поезд на Комсомольск отчаливает вечером, а уже смеркается.

Дверь распахнулась, и на пороге опять появился дежурный помощник начальника тюрьмы в сопровождении контролёров. Опытных, не впервые идущие этапом заключённых, интуиция не подвела. На этот раз два контролёра держали в руках кипы папок с личными делами этапников...

... Погрузка, наконец, закончилась. Вагон, снаружи очень похожий на почтово-багажный и прозванный в народе «столыпиным», рывком тронулся с места и покатился, вздрагивая и покачиваясь из стороны в сторону на стрелках, резко остановился, потом опять медленно покатился к вокзальному перрону, где был подцеплен к пассажирскому поезду сообщением Хабаровск - Комсомольск-на-Амуре.

- А теперь, я думаю, пора бы уже и червячка заморить, - сказал Граф после того, как поезд, наконец, тронулся и все устроились на своих местах.

- Морить-то его почти нечем, - сказал Руфат. – Кроме хлеба, сахара и селёдки ничего нет.

- Живы будем - не помрём. Может, у малолеток что-нибудь со стола упало, - улыбнулся Граф.

В камере-купе засмеялись. Все знали о чудачествах малолеток, их многочисленных «подлянах».

- Дуркуют пацаны, сигареты в красной пачке - западло, со стола пайка упала, не поднимают, колбасу не едят, - вклинился в разговор молодой этапник, который, по всей видимости, сам недавно только перешёл из колонии для малолеток на «взросляк». – У них на эту тему даже стих есть:

- «Сало, масло «западло»,

Сигареты «Прима» тоже,

Колбаса на хуй похожа», и так далее...

- Дети – они и в лагере дети, - грустно усмехнулся Граф. – Наслушались рассказов о блатной романтике, напридумывали себе всякого…

- Ничего, на взрослую зону придут, закончатся мамины передачки и посылки, сразу все «подляны» забудут, - авторитетно заявил Горби. – На голой пайке долго не подуркуешь.

- Эй, пацаны! – крикнул молодой этапник и постучал в перегородку между камерами-купе. – Если есть чего вкусненького, то подогрейте соседей. У нас в хате авторитет постится!

- Сейчас сделаем, - отозвались детские голоса за стенкой. – Будь спок.

- Ну вот, братва, сейчас раскумаримся чем-нибудь, - удовлетворённо хмыкнул молодой этапник, заискивающе заглядывая в глаза старшим по возрасту, да и по рангу.

"Вот так становятся «шестёрками»", - подумал Граф и, скользнув по молодому парню презрительным взглядом, отвернулся.

...На вечернюю оправку в туалет первыми стали выводить женщин. Как сквозь строй проходили они по узкому коридору вагона, ловя на себе жадные, голодные взгляды истосковавшихся по женским телам, мужчин. Большинство прямо прилипли к решётчатым дверям камер-купе.

- Милая, «пульни сеанс»! – крикнул кто-то проходившей по коридору молодой женщине.

- С картинками, в натуре! Век свободы не видать! – поддержал просителя сосед по камере.

- Трусики покажи! – закричали в другой камере.

- А ещё чего показать? – не поворачивая головы, спросила женщина.

- Ковырялка! – звонкими голосами кричали малолетки. – Попробуешь пальчика - не захочешь потом мальчика!

- Сопли утрите, - бросила малолеткам на ходу молодая, красивая женщина, потом снисходительно улыбнулась и, чуть замедлив шаг, подняла подол платья до пояса, оголив не только стройные ноги, но и бёдра, поражая этапников, прильнувших к решётчатым дверям камер-купе, мимо которых она проходила, белизной и размерами своих ягодиц.

Восторженный, одобрительный рёв одновременно вырвался из нескольких десятков мужских глоток.

- Что за шум? – грозным голосом спросил выскочивший из своего купе начальник конвоя с погонами старшего лейтенанта на плечах.

- Да вон, стриптиз устраивает, - кивком головы указал на женщину выводной конвоир.

- По просьбе зрителей, - добавил второй конвоир.

- Ну-ка прекрати мне здесь шоу устраивать! – заорал начальник конвоя на женщину. – Будешь безобразничать, до самого Комсомольская на оправку больше не выйдешь!

- Да ладно, гражданин начальник, пусть мужики порадуются, - засмеялась женщина. – От меня, ведь, не убудет.

- От тебя не убудет, - усмехнулся начальник конвоя. – А они сейчас начнут дрочить все разом и от качки вагон перевернётся.

Стоявшие в коридоре солдаты дружно захохотали.

- Вот гады, ещё издеваются! – закричал кто-то истошным голосом. – Сами по ночам шворют этих баб во все дырки, а нам даже «сеанс» словить не дают!

Теперь грохнул хохот в камерах. Начальник конвоя с остервенением сплюнул на пол, витиевато выругался и ушёл в своё купе.

Ближе к ночи в вагоне стало душно и жарко, и это не смотря на то, что снаружи стояла довольно прохладная погода - всё-таки ноябрь месяц. Давало о себе знать большое скопление людей в ограниченном замкнутом пространстве.

- Окна откройте, дышать невозможно! – раздавались истошные крики то из одной, то из другой камеры.

Конвоиры на эти крики не обращали никакого внимания, только злобно огрызались, когда изнывающие от духоты и мокрые от пота этапники материли их на все лады.

Постепенно крики прекратились. Да и что толку зря кричать? Горло сорвёшь да душу злобой растравишь и только.

Сокамерники Руфата, да и он сам, уже приготовились ко сну, когда за стенкой, в соседней камере кто-то негромко запел:

« Чередой за вагоном вагон,

С мерным стуком по рельсовой стали,

Спецэтапом идёт эшелон,