Деннис Лихэйн - Глоток перед битвой

— Сматывайтесь, мистер Кензи! Они едут!

Мы вскочили в «Вобист», переползли через поребрик и выехали на проспект. Мы летели по мостовой, а в спину нам бил зловещий свет ярко горевших передних фар преследовавших нас машин. Машин было две, они шли бок о бок, в каждой сидело по три человека. Оторваться не удавалось, они неотступно следовали за нами. Не отъехали мы от школы и на полквартала, как они открыли огонь. Пули дырявили кузов «Вобиста», но в кабину не залетали. На Эдвард Эверетт-сквер я, подрезая нос у идущих в левом ряду машин, выскочил на полосу встречного движения и резко повернул направо. Проехав таверну, мы очутились на тесной улице с оживленным движением. Я сбавил скорость и пристроился в средний ряд — и справа, и слева, и позади меня были машины, так что пока бояться было нечего. В зеркало я видел, что первая машина, повторив наш маневр, в некотором отдалении следовала за нами. Вторая же не сумела вписаться в поворот и вмазалась в «Додж». Передняя ось треснула пополам, крыло оторвалось и бороздило асфальт, громыхая на крышках люков.

Из первой машины продолжали стрелять, и нам с Энджи то и дело приходилось пригибать головы; с толку сбивал праздничный салют — никак было нельзя понять, что это за грохот — то ли выстрел, то ли взрыв фейерверка. Ехать прямо — далеко не уедешь: скоро начнутся тихие улочки, где припаркованных машин больше, чем движущихся, и влиться в поток транспорта не удастся за отсутствием такового, и «Юго» без особых усилий обгонит «Вобист».

Мы свернули в Роксбэри, и тут же заднее стекло нашего тихохода разлетелось вдребезги. Множество мелких осколков впилось мне в шею, и это было так больно, что я уж решил, что в меня попали. Энджи крупный осколок угодил в лоб, и из раны по левой щеке густо текла кровь.

— Тебя не задело? — спросил я.

Она покачала головой. Вид у нее был слегка испуганный, но чувствовалось, что бандюганы ее достали.

— Черт бы их побрал! — выругалась она, повернулась на сиденье, достала пистолет и стала целиться, благо ей ничего уже не мешало — от заднего стекла остались одни воспоминания. Пистолет она держала твердо. Энджи выстрелила два раза подряд. Грохот в машине стоял такой, что у меня заложило уши.

Энджи — стрелок не из последних. Обе пули пробили ветровое стекло, и оно покрылось паутиной трещин. Водитель круто вывернул руль, и их машина, по касательной задев стоящий на тротуаре асфальтоукладчик, вылетела на газон.

Я даже не стал притормаживать — их состояние меня нисколько не волновало. «Вобист» выехал на разбитую дорогу, и нас трясло и подкидывало чуть ли не до потолка. Я вывернул руль вправо, и мы свернули в какую-то улочку, которая мало чем отличалась от той, что осталась позади. Кто-то что-то проорал нам вслед и запустил бутылкой, со звоном разбившейся о багажник.

Левая сторона улицы представляла собой огромный пустырь — громадные кучи гравия, битых шлакоблоков и кирпича, сквозь которые пробивались высоченные сорняки, уже побуревшие под палящим солнцем. По правой стороне тянулись дома, которые надо было бы снести еще пятьдесят лет назад. Но они, воплощение нищеты и мерзости запустения, так и стоят и будут стоять до конца дней своих, пока не рухнут друг на друга, как расставленные в ряд костяшки домино. И тогда правая сторона улицы ничем не будет отличаться от левой. Народу на улице было много: у каждого подъезда — на ступеньках, на корточках, прислонившись к стене — сидели люди, и нельзя сказать, что, завидя двух белых в раздолбанной машине, с грохотом катящейся по их улице, они пришли в неописуемый восторг. Нас стали закидывать бутылками. Броски оказались довольно точными: почти все бутылки попали в кузов, а одна — из-под шерри-бренди, — чуть не угодив в ветровое стекло, разбилась о капот.

Я доехал до конца улицы и, заметив, что из-за угла за нами показалась какая-то машина, тут же свернул налево. Улица, на которую мы выехали, оказалась еще хуже тех, по которым нам довелось сегодня поездить, — открытый всем ветрам давно неезженый проселок, тянущийся вдоль зарослей бурых сорняков и остовов заброшенных строений. Несколько детишек развлекались тем, что подожгли мусорный бак и бросали туда петарды; тут же бранились два алкаша, вырывая друг у друга бутылку, на донышке которой оставалось пойла еще на глоток. Дальше тянулись дома, в которых, похоже, уже никто не жил: по кирпичным стенам шли глубокие трещины, зияли пустые глазницы окон, оставшиеся кое-где рамы хранили следы пожара: должно быть, бомжи и местная шпана жгли здесь костры.

— О боже, Патрик! — только и могла сказать Энджи.

Улица оказалась тупиком. Что выезда нет, я понял лишь за двадцать ярдов до ее конца. Перед нами была стена из положенных друг на друга мощных бетонных балок, заросли сорняков и груды мусора. Перед тем как нажать на тормоза, я оглянулся. Из-за угла выехала машина и двинулась в нашу сторону. Мальчишки, толпившиеся вокруг мусорного бака, бросились врассыпную. Шкурой они чувствовали, что сейчас грянет бой, и поспешили уйти с линии огня. Я ударил по тормозам, на что «Вобист» вызывающе рявкнул: «А пошел-ка ты!» Когда отказывают тормоза — не важно, что у тебя за машина: паршивый драндулет или шикарный «Флинстон». Но зараза «Вобист» не только не остановился, он, казалось, собрав последние силы, даже прибавил скорости — буквально за несколько секунд до того, как мы врезались в бетонный блок.

Я ударился головой о приборный щиток, разбил лицо и ощутил во рту противный металлический привкус. Энджи повезло больше: ее тоже бросило вперед, но ремень безопасности удержал ее на месте.

Мы переглянулись и без лишних слов бросились вон из машины. Выскочив через переднюю дверь, я сиганул через капот и тут же услышал визг тормозов. Энджи по-спринтерски рванула через заросли сорняков. Не разбирая дороги, она мчалась по россыпям битого кирпича и осколков стекла; она бежала, как олимпиец, идущий на рекорд, — выпятив грудь и закинув голову. Когда я вышел на старт, она уже успела пробежать добрых десять ярдов. Они стреляли, не выходя из машины, и пули ложились позади, сбоку и впереди меня, вздымая фонтанчики черной пыли: оказывается, не все успели здесь загадить — даже здесь, на усыпанной мусором земле, попадались крошечные островки изначальной почвы.

Энджи уже добежала до ближайшего дома. Она смотрела на меня и призывно махала рукой — давай, дескать, быстрей. Она направила пистолет в мою сторону и, пригнув голову вправо, стала целиться. Целилась она, конечно же, не в меня, но ощущение все равно было не из приятных. А затем по фасаду дома заплясали лучи фар; они скакали то вправо, то влево, то вверх, то вниз; как я ни пригибался, как ни крутился, но меня в конце концов высветили. Они ехали за нами. Этого-то я и боялся. Когда-то, еще до того, как этот район решено было снести, на месте всех этих сорняков, груд щебня и битого кирпича были дороги. И им удалось нащупать одну из них.