Гарри Грей - Однажды в Америке

Именно здесь мы в первый раз увидели Трубу, Джейка Проныру и Гу-Гу. Макси раньше всех заметил что-то странное. Трое ребят примерно нашего возраста то появлялись, то исчезали в самой гуще схватки. Макс сказал мне:

— Посмотри на этих двух еврейских мальчишек и на того ирландца. Они работают вместе. Они здесь что-то проворачивают, это точно.

В тот момент троица пареньков была в самой середине одной из дерущихся куч; потом они выскочили оттуда и нырнули в другую группу.

Я сказал:

— Ребята не дерутся; тогда что они там делают?

Макси пожал плечами.

Наконец приехал фургон с сиреной, и копы в высоких твердых шлемах начали размахивать дубинками. Все, кто мог, разбежались.

Макси и я подобрали по бите. Макс крикнул остальным, чтобы следовали за нами, и мы бросились догонять двух еврейских мальчиков и ирландца. Мы загнали их в угол у Ист-Ривер. Ирландский пацан едва переводил дух, но при этом улыбался.

— Может, не станем драться? Будем друзьями? — произнес он с сильным ирландским акцентом, потом протянул руку и представился: — Меня зовут Труба, а это двое моих парней — Джейки Проныра и Гу-Гу.

Джейк, тоже улыбаясь, протянул руку и сказал с заметным еврейским акцентом:

— Рад с вами познакомиться, ребята.

Макси занес для удара биту и сказал:

— Идите вы в задницу со своей дружбой. Лапша, проверь у них карманы.

Я передал свою биту Патси. Он держал ее наготове, пока Доминик и я шарили у них по карманам. Содержимое этих карманов нас удивило. Обыскав всех троих, мы нашли три бумажника и четверо часов с золотыми цепочками. Мы вынули из бумажника деньги, всего около двадцати шести долларов. Макси отдал по два доллара Трубе, Джейку и Гу-Гу. Потом, подумав немного, он дал каждому еще по баксу.

Джейк Проныра был высокий паренек. Труба, наоборот, низенького роста. Гу-Гу — толстяк с огромными выпученными глазами. Парни выглядели настолько разными, что я нашел такую комбинацию забавной. Потом, узнав их поближе, я обнаружил, что внутри все они были одинаковыми. Ребята являлись эмигрантами, — эмигрантами из разных стран, но с одним и тем же ехидным юмором и природной склонностью к воровству.

Но тогда мы стояли кружком вокруг Трубы и слушали, как он разглагольствует о своих подвигах. Это была наша ошибка. Уайти, коп, появился неожиданно. Он огрел Джейка по спине дубинкой.

— Вы — та самая мелюзга, о которых говорил один из арестованных. Ну-ка, давайте сюда бумажники и часы.

Он обыскал наши карманы и забрал все наши приобретения.

— А теперь проваливайте, пока я вас не арестовал, — сказал коп и мрачно потопал прочь.

— Вот чертов Уайти, — с досадой произнес Макси. — Жулик, каких поискать. Готов поспорить, что он не собирается все это возвращать. Он оставит все себе.

— А ты как думал? — произнес я саркастически. — Ты разве не знаешь, что все вокруг жулики? Что каждый нарушает закон?

— Что верно, то верно, — сказал Макси.

— Ясно, Лапша прав, — согласился Патси. — Все кругом воры.

Мы уже вышли из парка.

— Надеюсь, еще увидимся, парни, — улыбнулся нам Труба.

Он, Джейк и Гу-Гу направились в сторону Брум-стрит.

— Заходите к нам, ребята! — крикнул я им. — Нас можно найти в кондитерской Джелли на Деланси-стрит.

— Хорошо, мы к вам заглянем! — крикнул в ответ Джейк Проныра.

Мы пошли вниз по улице. Неприятный эпизод с Уайти был уже забыт.

Стоял полдень пятницы. Солнце, люди, улицы — все в середине пятницы выглядело другим. Мы были счастливы и беззаботны. Перед нами — целая вечность: два свободных дня, два чудесных дня без школы. Я был голоден, а сегодня вечером меня ждал самый сытный за неделю ужин — единственный, когда можно наесться по-настоящему. Не черствый хлеб, натертый чесноком и запитый жидким чаем. Мама сегодня что-нибудь испечет. Вечером будет горячий свежий хлеб и вкусная рыба с хреном. Во рту у меня уже стояла слюна. Я облизывал губы, предвкушая удовольствие. Господи, как я был голоден! Но, похоже, не я один.

Косой перестал играть на гармонике и сказал:

— Как насчет того, чтобы сходить в булочную Йони Шиммеля и что-нибудь купить?

Патси спросил:

— У кого есть деньги? У тебя есть деньги?

— У меня есть цент, который не забрал Уайти, — ответил Косой.

— У кого-нибудь еще есть деньги? — Макс взял у Хайма его монетку.

Доминик вытащил два цента из своего потайного кармашка. У остальных ничего не было.

— Мы купим одну булочку за два цента и пакетик орешков за цент.

Купив хлеб и горячий нут, мы встали на углу улицы, где каждому досталось по куску булки и по нескольку орешков. Вкус у них был чудесный, но от этого мы стали только голоднее. Мы пошли по Садовой улице, где разносчики товаров уже собирали свои лотки, чтобы пораньше прийти домой к Дню отдохновения. Они смотрели на нас с опаской. Они нас уже знали. После нескольких сложных маневров Макс и Патси изловчились стянуть для каждого по апельсину. Когда мы убегали, разносчики кричали нам вслед ругательства:

— Бандиты, чтоб вам пусто было!

Поделив апельсины, мы направились на Деланси-стрит, где находился мой дом.

— Смотри-ка, это Пегги, Пегги Бумеке, — взволнованно прошептал Косой.

У нашего подъезда, лениво прислонившись к двери, стояла светловолосая Пегги — дочь дворника и нимфоманка.

— Привет, ребята! Дай мне кусочек твоего апельсина, Лапша! — крикнула она мне.

— Я дам тебе кусочек своего апельсина, если ты дашь мне кусочек своей…

Патси не закончил фразу; он стоял, улыбаясь и с надеждой глядя на нее.

— Ну ты и нахал. — Она хихикнула, довольная этим предложением. Тем не менее Пегги его отшила. — Позже, птенчик, не сейчас. И не за апельсин — принеси мне пирожное, русскую шарлотку, если хочешь, чтобы я дала тебе кое-что взамен.

Проходя мимо Пегги, я ее ущипнул.

— Ох, Лапша, перестань, не здесь, лучше пойдем под лестницу, — прошептала она.

Я был очень молод. Я сказал:

— Нет, сейчас я голоден.

Макси бросил мне вдогонку:

— Встретимся после ужина у Джелли, Лапша.

— Я приду! — крикнул я в ответ.

Я бегом промчался по пяти пролетам скрипучей лестницы и влетел в нашу темную и тесную квартирку. В ней стоял чудесный запах пекущегося хлеба.

— Ужин готов, мама? — завопил я, швырнув в угол учебники.

— Это ты, мой мальчик, мое золотце?

— Да, ма, я спрашиваю — ужин готов?

— Что ты спрашиваешь?

— Я спрашиваю, ма, — ужин готов?

— Да, да, он готов, но подожди, пока твой отец и братья вернутся из синагоги, и я зажгу праздничные свечи.

— Я голоден, ма. Почему я должен ждать твоих свечей и папы?

— Потому что, если бы ты был как твой папа и братья, ты бы не попадал все время в неприятные истории, и не ходил бы всегда таким голодным, и, может быть, хоть иногда думал бы о синагоге. — Мама испустила глубокий вздох.