Петер Рабе - Бенни. Пуля вместо отпуска. Исход - только смерть

— Отдохни, Том.

— Это как… как перед принятием решения, Джен.

— Здесь нечего решать, Том. Мы уедем. Ты не должен оставаться здесь, не должен заниматься бизнесом. Мы…

— Если бы я только знал, что должен делать!..

Он положил руки ей на спину и держал какое-то время так. Именно это — тепло под его руками — и было единственной подлинной реальностью. И он еще плотнее прижал к ней свои руки, чтобы сделать эту теплоту еще более ощутимой.

— У тебя всегда есть я, — заверила его Дженис. — Ты всегда можешь чувствовать меня рядом.

Он отпустил руки, откинулся на подушку и глубоко вздохнул. Силы возвращались к нему, и в душе уже не оставалось почти ничего из того, что он ощущал с тех пор, как покинул клинику. Зато вернулось знакомое чувство — настоятельная потребность — форсировать не важно что, но форсировать, и удержать его от этого стремления Дженис не могла. Да и никто бы не смог остановить это неосознанное и не направленное ни на что давление изнутри — тягу действовать вопреки всему.

Именно это состояние и вызвало интерес у Эмилсона как врача. Он говорил, что это и есть та самая сила, которую он должен научиться держать под контролем, ибо она может завести его далеко. При этом подразумевалось — слишком далеко. Возникшее теперь чувство было знакомым: оно преследовало Фелла по пятам давно, сделав его шкуру дубленой от перенесенных невзгод и испытаний, начиная с той поры, как он сбежал из дому по одной лишь причине — просто ради желания сбежать, ради самой радости превратившись в бродягу каменных джунглей. Он вспомнил сейчас свою первую зиму в холодном, большом Чикаго… Вспомнил, как его впервые подставили. Полиция забрала Фелла за преступление, которого он не совершал. Он был осужден. Фелл никогда прежде не сидел в тюрьме. «Парень — класс», — говорили о нем сокамерники. Он не давал спуску, но и не лез на рожон, и, когда был выпущен досрочно под подписку, его уже кое-кто поджидал за воротами тюрьмы. Его босс думал о нем хорошо. Ему говорили: «Ты парень — класс. Не болтал, не лез в бутылку и не настучал на того, кто провернул ту работенку, за которую тебя повязали». Кстати, Фелл и в глаза не видел того, кто его подставил, но разубеждать говорившего не стал. И уже тогда обуревало это неуемное чувство — действовать вопреки всему, оно-то и подтолкнуло его на решение стать наймитом.

Он прочно пустил корни. Впервые увидел перед собой четкую линию — указатель, куда и как идти. От вождения грузовичка со спиртным до получения грузовичка в свою собственность. Затем хозяин целого автопарка, а потом и сам стал боссом, научился отдавать приказания. Но чтобы стать настоящим, надо было убрать прежнего босса — и Том Фелл твердо шел своим путем.

Когда стал старше, понял — все уже находилось под его контролем, потому что не осталось свободных концов и ловить было больше нечего. Система царствовала везде и всюду. Присоединяйся к мафии, руководи своей секцией, продвигайся на Запад, потому что мафия расширяется, и они нуждаются в надежном человеке с опытом: крепче держись за свой рэкет и становись большим человеком.

Фелл заправлял всем и вся в Сен-Пьетро вот уже пятнадцать лет, прежде чем его вновь что-то начало беспокоить. Пэндер? Да нет, настырные мальчики никогда прежде его не тревожили. Собственный возраст? Но он чувствует себя хорошо. Может, Сен-Пьетро стал для него мал по масштабам? Последнее время город рос как на дрожжах, и Феллу приходится вкалывать так, как он не вкалывал и в Чикаго. Вот когда это началось! Когда весь город оказался в его руках, а прежняя тяга стремиться к большему осталась, но отсутствовала точка приложения сил.

Он уже забыл об этом ощущении, и оно временами казалось ему беспочвенным, равно как и лишенным всякого смысла. Дженис к тому времени была уже с ним, но это не имело никакого отношения к Дженис. Они и поженились даже из-за того, что Фелл никак не мог найти себе покоя. Он хотел соединить свою судьбу с Дженис в надежде, что она поможет ему покончить наконец с ощущением бесцельности своего существования, которое опять начало мучить Фелла со страшной силой. Но он, должно быть, оказался не прав в отношении Дженис — отчасти, во всяком случае. Иначе к чему эти долгие часы работы на износ без видимой цели, внедрение организации в те сферы, где прибылью и не пахло, и стремление заставить всех работать так, словно речь шла не об одном городе, а о целой стране?

Вот тогда-то он и ощутил себя на выдохе из-за невозможности дать выход накопившейся в нем энергии. Чувство было таким, что впору все бросать. Фелл даже приблизил к себе Пэндера, посвящая того во все тонкости дела, хотя и знал прекрасно, почему к нему подослали Пэндера: синдикат всегда исподволь начинает готовить замену, когда прежний ставленник начинает выдыхаться. Они думали, что Фелл стал уставать, так как дал задний ход из-за страха зайти слишком далеко, если станет двигаться в любом другом направлении. Только состарившийся человек, по мнению людей синдиката, мог действовать подобным образом. Но Фелл не постарел. Он сбавил обороты, вопреки самому себе, раздираемый мучительным чувством противоречия. И даже Эмилсон, по-видимому, пришел к тому же решению.

Том Фелл хорошо знал обо всем этом. Вот только думать об этом не любил. Он лежал, откинувшись на подушку, и время от времени проводил рукой по лицу. Потому и не любил думать об этом, ибо от мыслей лучше не становилось, а помощи от них — никакой!

— Дженис, — попросил он, — повернись ко мне спиной.

Дженис так и сделала. Затем спустила ночную рубашку до бедер и глянула на Фелла через плечо.

— Как всегда! Самая прелестная спинка на свете!

Ей нравилось это слышать, и она сидела тихо, пока Фелл любовался ее спиной. Спина как спина — ни толстая ни тощая, но раз он считает ее прекрасной, пусть насмотрится вволю.

— Ты пьешь шоколад? — поинтересовалась она.

Но он не пил, так как она ощутила в этот момент, как Фелл проводит рукой по ее позвоночнику.

— Не думаю, что мне хочется допивать чашку, — ответил он.

Дженис встала с кровати и опять натянула ночную рубашку. Затем Фелл выключил свет, и они оба улеглись на кровать.

Первый утренний свет уже забрезжил в прерии за окраинами города, но, когда они наконец заснули, им было все равно, какой теперь час, главное, они опять были вместе.

Он проснулся, как если бы сон его ничто не прерывало. Сон лишь заставил его притихнуть на время, словно нырнуть в глубину и вынырнуть в том же самом месте, где погрузился в воду, не дальше и не ближе.

Фелл был готов покинуть дом хоть в семь утра; но Дженис еще спала, а Рита спросонья возилась на кухне. Она приготовила ему кофе, и, когда он присел за кухонный стол, чтобы выпить чашку, они не разговаривали. Рита вообще никогда много не говорила. Она была тонкокостная мексиканка, с туго натянутой кожей лица и блестящими черными волосами.