Ричард Старк - Лимоны никогда не лгут

— Он перерезал ему горло за шесть штук. — В голосе Дэна слышался благоговейный ужас.

— Он убьет кого угодно в штате Нью-Йорк и за шестую часть штуки, — сказал Грофилд.

— Даже не верится, что он — такая мелкота. — Дэн с досадой посмотрел на Грофилда и покачал головой. — Вот что меня убивает. Считалось, что там, в Техасе, он у них такая большая шишка.

Грофилд констатировал:

— Да, он подложил нам большую свинью! Ты помнишь все, к чему прикасался?

— Господи ты, Боже мой! — Дэн огляделся вокруг. — Эта комната, соседняя комната... Я пил там, когда он показывал нам все эти свои картинки. Да мы все кругом оставили тут свои отпечатки.

— Давай-ка по-быстрому все сотрем, — предложил Грофилд. — Только на это у нас время и осталось. — А что, если нам устроить тут пожар?

— Нет, он только раньше времени привлечет внимание к этой комнате, а таких вещей, как дверные ручки, не уничтожит. — Дэн все не мог успокоиться. Он еще раз взглянул на то, что лежало в стенном шкафу, и сказал: — Может быть, нам следует убрать тело? Вынести его под видом пьяного и бросить где-нибудь?

— Забудь об этом, Дэн, — посоветовал Грофилд. Он подошел к кровати, сдернул наволочку с подушки. — Да она вся в крови! — ужаснулся он. — На, лови! — И бросил смятую наволочку, потом, отвернувшись, потянулся к другой подушке, не дожидаясь, чтобы посмотреть, поймал Дэн брошенную или нет. — Мы все тут сейчас вычистим. — Он вытряхнул подушку. — Это единственное, на что у нас осталось время.

— Ладно. — В голосе Дэна сквозило сомнение, но ему хотелось, чтобы им руководили.

Следующие пять минут они провели, вытирая все поверхности в обоих комнатах. Майерс удрал, прихватив свое добро, в том числе и чемодан, набитый картами, фотографиями и диаграммами. Вытирая стаканы, Грофилд спросил:

— Как ты думаешь, он все еще собирается провернуть это дельце на фабрике?

— У него нет на это времени, — ответил Дэн мрачным голосом.

Последнее, что они протерли, была дверная ручка в номере. Оказавшись в коридоре, Грофилд вытер наружную ручку рукавом пиджака, и они вместе пошли к лифтам.

— Мне становится тошно от одной мысли, что придется гоняться за этим ублюдком, — сплюнул Дэн. — У меня и без того есть чем заняться.

— Ну и Бог с ним, — понятливо кивнул Грофилд. — Если ты когда-нибудь снова с ним встретишься, то уж тогда обо всем позаботишься. А если нет, тебе это ничего не будет стоить.

— А как же мои двенадцать штук?

— Я не считаю выигранное в азартные игры за деньги. — Грофилд пожал плечами.

Они подошли к лифтам, он нажал на кнопку для едущих вниз.

— Я считаю любые деньги за деньги, — не согласился Дэн.

— Пожалуй, я тебя не виню, — признался Грофилд. Подошел лифт, в нем уже находилось три пассажира, и они молчали до тех пор, пока не оказались на первом этаже. Заворачивая к вестибюлю, Дэн спросил:

— Ты помнишь имена других людей, которые были у Майерса?

— Тех, что были там? Да! Боб Фрит, Джордж Каткарт, Матт Ханто.

— Подожди секунду.

Дэн вытащил шариковую ручку и измятый конверт. Грофилд повторил имена, и Дэн записал их. Он убрал ручку и конверт.

— Ты знаешь кого-нибудь из них по каким-то делам?

— Нет. А ты?

— Они вроде все выглядели нормально, — сказал Дэн. — Выглядели как профи. Кто-то из коллег должен их знать.

— Их в это не посвятили, — сказал Грофилд. — Этим занимались исключительно Майерс и его толстый друг, я в этом уверен.

— Да знаю, знаю! Но, возможно, кто-то из этих остальных может знать, как мне на него выйти.

— Спроси брата своей жены.

— Спрошу, не беспокойся. Я о многом его спрошу.

Они опять проходили через казино. Грофилд кивнул на игорные столы:

— Ты не хочешь попытаться их вернуть?

Дэн покачал головой.

— Вчера ночью мое везение закончилось, — обреченно сказал он. — Я это чувствую.

Они вышли на улицу. Таксисты зорко наблюдали за каждым, кто выходил из отеля.

Дэн спросил:

— Хочешь поехать со мной?

— Чтобы разыскать Майерса?

— Конечно.

— Ради чего?

Дэн пожал плечами:

— Ради половины.

— Ради шести штук? — Грофилд поразмышлял над этим с минуту, потом покачал головой. — Слишком много возни, — сказал он. — Да тем более ты не знаешь, сколько времени на это уйдет, не знаешь, найдешь ли ты его вообще.

— И все-таки я попытаюсь.

— Удачи тебе, — пожелал Грофилд.

— Спасибо.

— А если услышишь, что есть что-нибудь по моей части, дай мне знать.

— Хорошо.

Они уехали каждый в своем такси. А зайдя в свой номер, Грофилд обнаружил, что все его вещи пропали, оно и понятно: дверь закрывалась, но не запиралась на замок.

— Лимоны не лгут, — с горечью вздохнул Грофилд и пошел в контору мотеля, чтобы заявить о краже. Не то чтобы он надеялся, что полицейские отыщут украденные вещи: в таком курортном городе, как этот, всегда полно жуликов. Но, по крайней мере, ему скостят налоги.

Грофилд приналег плечом на дверь, поднажал, и она медленно откатилась назад, а раннеапрельский солнечный свет наискось пролился на пыльный деревянный пол сцены. Дверь была деревянная, укрепленная с обеих сторон крестовинами, восьми футов в высоту и восьми в ширину. Она соединялась с направляющей, расположенной наддверным проемом при помощи девяти промасленных колесиков, большая часть из которых скрипела, пока Грофилд продолжал напирать, привалившись плечом к старому дереву и неуклонно продвигаясь вперед, открывая все шире и шире упрямую дверь вопреки ее желанию.

Вот уже три недели минуло с тех пор, как он вернулся из Лас-Вегаса, а по телефону еще ни разу не позвонили, чтобы предложить какую-нибудь работу. Он очень сожалел, что Майерс и его предложение с фабричной зарплатой на поверку оказались пшиком. Мэри сейчас была в городе, зарабатывала на пропитание в супермаркете. Предполагалось, что они откроют этот чертов театр на летний сезон через два с половиной месяца, и Грофилд не имел ни малейшего понятия, откуда на все это возьмутся деньги.

Это были долгие восемь футов, учитывая, что дверь сопротивлялась на каждом дюйме пути, но наконец квадратный проход со стороной восемь футов был полностью открыт. Грофилд ногой забил деревянный клин под край двери, чтобы она не откатилась, закрывшись снова, и повернулся, оглядывая свой театр при солнечном свете.

Это было не бог весть что. Поначалу, первые семь лет своей жизни или около того, строение служило амбаром, а в какой-то момент, в первое десятилетие после Второй мировой войны, кто-то превратил его в летний театр, пристроив сцену с этого края и подняв пол там, где сидели зрители, соорудив ряд платформ, так что первые четыре ряда кресел располагались на изначальном полу амбара, следующие же четыре ряда — на платформе, на две ступеньки выше, следующие четыре ряда — еще на две ступеньки выше, и так далее. Всего — двадцать четыре ряда по десять мест с проходом по центру. Двести сорок мест. Раза три-четыре Грофилду даже довелось видеть, как все они были заняты.