Ричард Пратер - Бродячий труп

Когда мы их выпили, Сивана сообщила по секрету, что обладает «абсолютным мускульным контролем» и что ее рубин никогда не выскакивает сам. Она выстреливает им. И даже может попасть в цель.

— Абсолютный мускульный контроль, вот как? — поразился я. — Приходите завтра ночью в мою маленькую старенькую квартиру и захватите с собой свой рубин, а я достану свой шарик, и мы посоревнуемся. — Каким бы невероятным это ни казалось, она посчитала, что это может быть интересно. — Может — подтвердил я. — Это будет самая замечательная игра в шарики, какую когда-либо видел Лос-Анджелес.

Я взглянул на нее и кивнул на стакан с напитком.

— А что намешано в «Растворенной жемчужине»? Молоко? О, Боже! Вы пьете молоко?

— Только на работе, — ответила она.

Завтра ночью она бы выпила мартини. Могу я приготовить мартини? Ха! Я приготовлю такой мартини, что ее рубин выскочит сам и вместо него у нее в пупке окажется перченая олива или даже помидор с укропом.

Да, но в ее распоряжении будет только пара часов — она должна поспеть на шоу в десять. Ух! Пара часов? Ну... О’кей, начнем хоть с пары часов.

Так размышлял я в своей скромной квартирке в «Спартане». Я навел в ней чистоту, накупил всякой вкуснятины в ближайшем еврейском магазинчике деликатесов, подобрал пластинки, подходящие для танца живота, и намешал большой кувшин мартини. Кувшин отдыхал в морозилке, охлаждаясь до предела. В нем было на один стаканчик меньше, чем надо, поскольку я опробовал свой продукт и остался им удовлетворен — он уже начал согревать мне желудок, словно раскаленный рубин.

Клинг-клонг. Это зазвонили колокольчики на моей входной двери. Еще не было и семи. Сивана пришла раньше. На целых полчаса, не дождавшись, когда я заеду за ней. Я бросился к двери и распахнул ее.

— Добрый вечер, мистер Скотт.

Я ее не знал, и она меня не интересовала. Я ждал Сивану.

В коридоре же стояла маленькая блондинка, глядя снизу вверх на меня кроткими карими глазами. Вероятно, маленькая — не совсем верное слово: пять футов четыре или пять дюймов. Белый плащ, застегнутый на все пуговицы, вполне мог скрывать прелестную фигуру, судя по тому, как он выпячивался на ее груди. Но она была молода — не старше двадцати-двадцати одного, прикинул я, возможно, девятнадцать. Этакая серая мышка. Однако ее лицо имело приятные, правильные черты — может, все дело было в отсутствии косметики?

Я с надеждой спросил:

— Вы не ошиблись квартирой?

— Нет. Мне очень нужно поговорить с вами, мистер Скотт.

— О чем же?

— Можно мне войти? Впустите, пожалуйста!

Я заколебался. Однако на желтых страницах в телефонной книге фигурируют мои телефоны — рабочий и домашний. У меня оставалось еще полчаса. Я мог уделить этой мышке минут десять-пятнадцать.

— О’кей, — я отступил в сторону и, когда она вошла, затворил дверь.

Она села на диван, а я плюхнулся на один из пуфов.

— Что вас привело ко мне, мисс?

— Вы детектив. И хороший. Я много слышала о вас, мистер Скотт. Считаю вас лучшим детективом в Лос-Анджелесе. И честно думаю, что вы можете сделать то, чего не сделает никто в мире!

— Спасибо, — сказал я. — Но что именно вы хотите, чтобы я сделал?

— Я хочу, чтобы вы помогли моему папочке.

— Так. Что за проблема у вашего папочки, и чем я смогу помочь ему?

— Понимаете, он бизнесмен, а другие бизнесмены пытаются выжить его из бизнеса!

Все, что она говорила, было весьма драматичным, отмеченным восклицательными знаками. В общем, я убедился, что она была милой маленькой мышкой. С очень живым голосом, полным энергии и воодушевления. Чуть-чуть искусно наложенной косметики, и она превратилась бы даже в очень привлекательную женщину. Но она была слишком молода. Во всяком случае для меня.

Правда, мне и самому-то всего тридцать. Но некоторое время назад, когда я занимался делом Джонни Троя, один подонок убил молоденькую девочку в моей квартире. Изнасиловал и убил. Напарники подонка пустили слух о моей виновности. И хотя позже я доказал голословность таких утверждений — и даже застрелил главного ублюдка, я пережил весьма неприятное время. Так что с тех пор я старался был осмотрительным, по крайней мере на публике, и появлялся в городе только со вполне зрелыми красотками.

Сиване, например, было года двадцать три-двадцать четыре. Может, на год больше. Да, Сивана! Пора закругляться и отправляться за ней.

— Послушай, золотце, — мягко заговорил я, — это не совсем по моей линии. Как правило, я работаю по делам об ограблении со взломом, шантаже или убийстве. А обычная деловая конкуренция не моя специальность.

— Но она вовсе не обычная, — возразила она с широко распахнутыми глазами. — Эти другие бизнесмены скорее всего замочат папочку.

— Замочат? — Это слово показалось иностранным в ее свежих, юных, ненакрашенных устах.

— Они скорее всего застрелят его.

— Застрелят? Они...

— Они уже попытались застрелить его сегодня.

У меня появилось подозрительное ощущение, как у человека, севшего в лужу. Я знал об одном сегодняшнем убийстве, но...

— Они пытались застрелить его? — наконец пришел я в себя. — Сегодня?

Она энергично кивнула.

Я почувствовал, как стал холодеть мой позвоночник. Как если бы кто-то игриво вылил на него мартини. И тут я начал думать о напрасно смешанном мартини.

— Золотце, — вкрадчиво произнес я. — Как вас зовут?

— Зазу.

— За... Еще раз, пожалуйста?

— Зазу. Я — Зазу Александер.

Это имя ничего мне не говорило, но иное дело — фамилия Александер. Так, во всяком случае, мне показалось, и я спросил:

— А ваш отец?

— Мой папочка — Сирил Александер.

Сирил Александер — самый главный мафиози города. Лос-Анджелес чище многих других городов, во всяком случае в том, что касается всевозможного рэкета, но в любом большом городе хватает грязи. А Александер контролировал почти всю грязь.

Сирил Александер был по званию и по делу главой «банды Александера», а то немногое, что она не контролировала в Лос-Анджелесе, и не стоило контроля. По сути дела, в последние два-три года у них даже не было какой-либо конкуренции, заслуживающей упоминания — просто другие гангстеры в законе держались подальше от Города Ангелов.

До сегодняшнего дня. Сегодня после полудня Сирил Александер и его охранник, здоровенный темнокожий черноусый стрелок по прозвищу «Старикашка» вышли со стоянки подержанных машин, принадлежавшей Александеру. Кто-то медленно проезжал мимо в черном седане и выпустил шесть пуль, четыре из которых сделали дырки в Старикашке — две в его огромном брюхе, одну в сердце и одну в голове. Александер отделался легким испугом, если не считать помятого костюма — это, когда он нырнул в канализационный люк.

— Зазу, дорогая, — я говорил все еще мягко, но твердо, — ваш папочка — не бизнесмен, а мазурик.