Ира Берсет - Заглянуть в пустоту

— Ты меня не любишь… — больше заключил, чем спросил он.

Девушка отстранилась от его груди и, приподнявшись на носочки, поцеловала, обхватив ладонями его лицо:

— Забыл? Ты спас меня и теперь за меня в ответе, — она попыталась улыбнуться. — А я тебя люблю больше смерти, потому что отказалась от неё ради жизни с тобой.

Он подхватил её и поднял на руках:

— Именно поэтому я тебя никуда не отпущу! А Слава завтра же уедет в Англию. Я не стану потакать его капризам. И, прости, но это решать мне — и больше никому. От тебя же я жду единственного — ответа на мой вопрос. И жду я до завтра! — он прильнул к её губам и страстно поцеловал, чувствуя, как кружится голова от необъятного счастья.

Мужчины молча покинули машину, молча вошли в фойе, молча сдали багаж. Первым заговорил тот, что был старше:

— Кофе?

— Марк, неужели у тебя нет других дел, как нянчиться со мной? Или отец хочет быть уверен, что я улечу? — сарказм и обида заплясали на молодом лице парня.

— Не мели чепухи, — спокойно отреагировал Войт и легонько подтолкнул Вячеслава к небольшому кафетерию. — Получается, в моё дружеское отношение ты не веришь.

— Я уже вообще ни во что не верю, — огрызнулся парень, но пошёл за Марком. — Вот ты мне скажи, как он мог? Должны же быть соблюдены хоть какие-то приличия! Хотя о чём я?! Он при жизни мамы не отличался чистотой помыслов, а теперь и подавно.

— Ты о чём? — мужчина поставил на круглый столик две дымящиеся чашки с кофе.

— Я о бабах, Марк, о бабах! И пожалуйста, если ты претендуешь на дружеские отношения, то и веди себя как друг.

Марк Николаевич послушно проглотил колкости в свой адрес вместе с глотком кофе и спокойно заметил:

— Я не хочу никого судить. Нет у меня на это ни морального, ни государственного права. Чужая душа потёмки. Сколько было женщин, какие они были, почему были — это не моё дело. Но если твоя мать всё это время с ним жила, значит, у неё были на то причины. И это её выбор, который нужно уважать.

— Просто мама была добрым и воспитанным человеком. Всегда! Её не изменили ни время, ни деньги, ни положение. Она и фонд этот организовала из сострадания, а не для отмывания денег. А отец и оттуда умудрился выгоду поиметь.

— Он финансист, Слава. Хороший финансист. Это его работа.

— А как насчёт семьи? Она же тоже его. Или не так дорога, как дело?

— Он любил твою мать, я это точно знаю.

— Ну да… И Сонечку из маркетингового, и Римму, которой салон подогнал, и Викулю…

При упоминании о Вике Марк Николаевич напрягся:

— Откуда ты знаешь?

— У меня есть глаза, прикинь! Наверное, и у мамы были, именно по этой причине настроение последние пять лет отсутствовало. Зато отец был щедр и доволен. Ни одной своей тёлки без вознаграждения не оставил. Разве что Викулю не отблагодарил, как положено, — зло хихикнул парень. — Так ей и надо, змее.

— Что ты имеешь в виду? — у Войта на лбу выступила испарина.

— Только то, что она от него не получила ни салонов, ни путёвок, ни шубки.

— Откуда тебе обо всём этом известно? — снова повторил свой вопрос Марк, повышая голос.

— Мать рассказывала!

— Лариса Владимировна знала?

— Конечно, — усмехнулся Вячеслав. — Она была умной женщиной. Она знала, но Викуле не показывала вида. А та бесилась! Один раз эта стерва даже устроила так, чтобы мать застала их с отцом, но мама догадалась и переиграла по-своему, предпочитая оставаться в своём «неведении».

— Санта Барбара, — Войт почесал затылок.

— Да уж! — засмеялся Слава. — Викуля ненавидела мою мать, и мама об этом знала. Я её спрашивал, зачем с ней тогда водиться? А она мне: «Врага лучше держать при себе. И ведь она же так несчастна!» Представляешь?! Наверное, именно поэтому у Викули крыша и поехала! Не выдержала доброго отношения к себе.

— В смысле?

— Без смысла, просто она постоянный пациент психотерапевта! Думаю, по сей день ходит…

— Виктория? — Войт почувствовал, как у него на голове зашевелились волосы. — Не может быть. Она, конечно, ещё тот экземпляр, но к психологу бы не пошла. На неё это совсем не похоже, — спохватился мужчина, пытаясь недоверием выудить как можно больше информации.

— Да, Викуля, — кивнул Слава. Он, не отрываясь, смотрел на обёртку от сахара, которую вертел в пальцах. — Знать бы заранее, что и на кого похоже. Год назад я сам её подвозил к ботаническому саду, она и проболталась мне по секрету.

— Неожиданно.

— А Виолетта — ожидаемо?

— Мне кажется, на твоего отца сильно повлиял случай на мосту. Ещё секунда — и она бы была мертва. Он считает себя спасителем.

— Комплекс бога, — хмыкнул Вячеслав.

— Что-то похожее.

— Вот он по-божески отвалит ей своё состояние — и сразу же спустится с небес на землю.

— Не думаю, что он станет…

— Уже сделал, — перебил его парень. — Вчера мне пообещал оставить только дом в Праге, спасибо маме, а сегодня утром я сам слышал, как он договаривался о встрече с нотариусом.

— Знаешь, ты сам виноват: зачем лез на рожон?

— Мне от него ничего не надо! — сквозь зубы процедил Вячеслав. — Мне за него… досадно, что ли. Одно большое разочарование. Точно говорят — седина в бороду, бес в ребро…

Марк Николаевич наблюдал за парнем. Взрослый, красивый, серьёзный. Он будто видел его впервые. Когда Славка успел вырасти? Ровно до этого момента Марк относился к нему, как к несмышлёному пацану, судьба которого ещё так далека от жизненных перипетий. Теперь же перед ним стоял мужчина, наблюдательный и умный, со своим мнением, принципами и совершенно новой для него жизненной позицией. Марк по-дружески хлопнул его по плечу:

— Держись. И помни, ты всегда можешь на меня положиться.

— Я знаю, Марк, — парень в упор посмотрел на мужчину. — Мама тоже так считала.

Войт притянул его к себе и заключил в крепкие мужские объятия.

Уже пред тем, как идти на регистрацию, Вячеслав вдруг обернулся:

— Всех нас учили, что фиолетовый цвет получается от смешения красного и синего, но, вопреки ожиданиям, сочетание этих цветов очень часто дает унылый темно-бордовый оттенок. Но стоит смешать синий с маджентой — и она поглотит все тёмные спектры, предоставляя нашему взору ярко-фиолетовый цвет. Маленькая хитрость, а такой эффект!

Войт ехал на Ботаническую, а в его груди нарастало неприятное тревожное чувство. В последнее время оно посещало его часто, мешая наслаждаться прекрасными летними днями. Словно какой-то маятник безостановочно колотился в области солнечного сплетения, диктуя свои правила. Он заставлял смотреть на знакомых людей через призму иного восприятия, то и дело выискивая новые изъяны. Привычная картинка рушилась на глазах, теперь преобладали лишь тёмные оттенки… Маджента, о которой упомянул Слава, оказалась нестойкой.