Инна Тронина - Четвёртая четверть

— Папа обещал приехать в десять часов, забрать меня.

Я представил, как папу послали бы отсюда подальше. Сказали бы, что Лариса уехала одна, а потом пропала. И дело в шляпе.

— Значит, папа. Ясненько. — Озирский хрустнул пальцами. Он всегда так делает, когда хочет кому-то дать в морду, а нельзя. — Давай-ка, Лариса, сейчас ты позвонишь папе и попросишь приехать. А до тех пор посидишь на кухне с… — Шеф взял Щипача за рукав. — Да как тебя звать, наконец?!

— Славик.

Щипач, конечно, врал, но и так сойдёт. Не кликуху же девчонке называть. Андрей тоже хотел поскорее избавиться от Лариски, и потому согласился считать Щипача Славиком. Я устроился на стуле и стал болтать ногами. Своё дело сделал, можно повалять дурака.

— Так вот, вы со Славиком посидите на кухне. У папы есть машина?

— Нет, мы на метро. Тут всего три остановки.

— На какой улице живёшь?

Озирский даже поёжился. Наверное, вообразил, чем всё это могло кончиться. Лариска упёрто смотрела на Белову, а та отводила глаза. Училка уже чувствовала себя арестованной и смирилась с этим.

— Живу на Авиамоторной. В доме, где молочный магазин. Ой, Надежда Вадимовна, я же вам не ответила! Вы меня завтра спросите? В классе?

Ларка жутко расстроилась. Учила, наверное, несколько параграфов — аж кишки вылезли.

— У меня же двойка в конце года! Обязательно нужно исправить. Я всю ночь не спала сегодня. Что же делать? — И Лариска всхлипнула.

— Не надо было двойки получать, — сказала от окна Генриетта.

— Меня два раза подряд вызвали. Первая-то четвёрка была. Я решила, что в следующий раз не спросят, и не выучила. Вот и получила двойку. Это единственная тройка получается за год. Ой, а завтра же последний урок, перед контрольной!

— Не знаю, девочка, не знаю.

Беловой было не до Ларискиной тройки за год. Антон с Мишкой толком ничего не соображали, просто тупо ждали милицию. Чугунов мотался по комнате из угла в угол до тех пор, пока Андрею это не надоело.

— Глянь, что на той стороне, — приказал он, и Лёха ушёл. — Лариса, сейчас мы немножечко заняты, поэтому свои проблемы ты решишь завтра в школе.

Я чуть не ляпнул: «Дура, тебя же от страшной смерти спасли, а ты о тройках думаешь!» Но вовремя вспомнил, что Черняк ничего не должна знать.

— Получается, мне нужно идти и звонить? Но я же не сдала… — Голос Лариски сорвался. Из глаз закапали слёзы. — Что я дома-то скажу?…

— Давай так договоримся. — Озирский присел перед девчонкой на корточки. — Я завтра к вам подъеду. И ты скажешь, ругали тебя или нет. Если да, я честно объяснюсь с папой и мамой. А пока делай то, что я сказал.

Лариска покорно поплелась к телефону. За ней направился и Щипач.

— Странный какой-то класс, — скорчила рожу Гета. — Такая примерная девочка там учится, а почти все мальчишки в анонимной анкете написали, что хотят стать бандитами. В классах «В», как правило, много «трудных». Но как Лариса-то к ним попала?

— Самое главное, что она отсюда живой уйдёт, — напомнил Андрей. — Сейчас я отлучусь на минутку. Божок, можешь составить мне компанию. А вы, Надежда Вадимовна, до конца объяснитесь с племянниками. Скажите, что у них другого выхода нет — только завтра явиться с повинной. Исключительно в этом случае можно будет надеяться на некоторое снисхождение. С вами в это время Генриетта Антоновна посидит, послушает. Улик достаточно, и попрошу не «лепить горбатого»*. Когда я вернусь, позовём ваших родителей для серьёзного разговора…

Озирский увидел, как вскинулась Надежда, зашевелились Беляши. И развёл руками.

— Ничего не поделаешь — им всё равно придётся узнать. Так пусть информация исходит от меня. Лично я зла вам всем не желаю, понимаю ваше положение. И потому иду на нарушение закона. Это ведь две большие разницы — поймали вас, или вы явились с повинной семи. Во втором случае выходит, что вы осознали тяжесть содеянного. Решили покаяться, отсидеть и «завязать»*. Кроме того, я скрываю ваши намерения расправиться с Ларисой Черняк — исключительно из жалости к больным старикам. А ведь это — ещё одна статья. Остаются Логиневская, брат и сестра Колчановы, Ирина Минкова. Я знаю, что вы опасаетесь мести Виолетты. — Озирский переводил взгляд с одного парня на другого. — Даю гарантию, что никакого вреда она вам причинить не сможет. Вы объясните следователю, что имели пух на рыле, и Минкова об этом знала. Шантажировала вас и заставляла безоговорочно подчиняться…

Андрей так и сверлил взглядом губастые рожи Беляшей. А я переминался у двери и ждал, когда вернётся Чугунов и доложит обстановку на пустыре. Тоня и Миша были уже такие мокрые, что футболки плотно прилипли к спинам. А физиономии блестели, как зеркало. В конце концов, пот закапал им на руки, на часы и браслеты.

— Только, ребята, не вздумайте ничего скрывать, — продолжал мой шеф. — А то из неудачников, вынужденных потакать прихотям маньячки, вы сами превратитесь в извращенцев, получавших удовольствия от зверств…

Я заметил, что Беляши всё время молчали, только потели. Не знаю, открывали ли они рты, когда я на пустыре возился с Минковой. Надежда заботливо поглядывала на племянников. По-моему, она даже забыла, что и самой придётся чалиться.

— А теперь пойдём, — повернулся ко мне Андрей.

И мы отправились в ванную, где нас поджидал Чугунов. Он тут же пустил воду на полную мощность.

— Как дела? — Озирский присел на бортик ванны.

— Я видел, как приехала «скорая». Они вызвали милицию, как положено. Тело отправили в морг. Какое-то время беседовали с собачницами. Кажется, особого интереса происшествие не вызвало.

— Если бы не только тебе казалось, но и на самом деле так было! — помечтал шеф. — Собачницы не показывали на этот дом? Или, того хуже, на окна?

— Я ничего такого не заметил. Милиции некогда было долго тут возиться. Написали протокол, забрали тело. Признаков насильственной смерти нет, так чего огород городить? И на уроках школьники умирают…

Чугунов попил воды прямо из-под крана. Я хотел поступить так же, но потом раздумал. Лучше схожу на кухню, налью из чайника. Я не трус, да мучиться поносом неохота.

— Пусть отец с бабкой поищут свою Виолетту, — тихо, сквозь зубы, сказал Озирский. — Побывают в шкуре Шейкиных и Колчановых. Ни одна сволочь ничего не докажет. Тем более, Вета кололась. Верно, Божок?

— Да, у неё на венах были «дороги»*. Очень заметно, когда солнце светит.

— Вот видишь! — Озирский вымыл лицо, встал с бортика. — Мне дали железные гарантии, что на экспертизе ничего не обнаружат. Кроме того, ты, Лёха, ни в чём участия не приминал. А за тех, кто в курсе, ручаюсь. Люди надёжные.

— Но вдруг всё-таки возникнут вопросы? Это же очень опасная авантюра. Я, конечно, буду молчать. Но кое-какие сомнения всё равно останутся.