Инна Тронина - Четвёртая четверть

Да и кому какое дело до моих колготок? Они почти скрыты под чёрной юбкой. Сама я в глубоком трауре, даже в шляпке с вуалью. Пока добиралась до «комка», опрокинула у торговки ящик, наступила на ногу её покупательнице, пробормотала какие-то извинения. Что ж, в моём положении только водку и пить, и никто меня осуждать не может.

Лишившись мужа и дочери, я явилась в Москву. И уже в аэропорту узнала, что и там меня никто не ждёт. Младшая сестрёнка, последняя родная моя душа, погибла. Племянник исчез неизвестно куда. К моменту моего приезда и сейчас, спустя неделю, ничего не известно об обстоятельствах смерти Липки. Сведений об Андрейке тоже не поступало. Есть версия, что убийца — её любовник, и мой друг детства — Коля Матвиенко. В последнее время он, поддавшись новомодным веяниям, стал называть себя Миколой.

Андрей Озирский развил бешеную энергию, подключил московскую агентуру в полном составе. Подал объявления в газеты, на телевидение. По нашему адресу, оказывается, выезжала бригада «Дорожного патруля». Фотографию Кольки много раз демонстрировали по нескольким каналам, но добились в итоге немногого.

Одна старуха вспомнила, что видела пасхальным вечером на «Курской» подозрительного парня с грудным ребёнком на руках. Но тогда она обратила внимание лишь на то, что у молодого человека чахотка, а он возится с младенцем. Куда парень шёл, бабка тоже не приметила. Она ведь не знала, что это так важно.

Не знаю, каким образом про розыск узнали попрошайки. Телевизоров у них нет, но устная почта работает замечательно. В филиал агентства то и дело приходили бомжи и прочие бродяжки, пытаясь заработать. Все они говорили, что видели Миколу с ребёнком. Правда, куда тот пропал потом, кто сообщить не мог. Он словно испарился, в последний раз мелькнув на Ленинградском вокзале.

Журналисты же с удовольствием смаковали пикантную тему ревности, послужившей причиной жуткого преступления. Упомянули они и про то, что Липке не было и шестнадцати, а она уже имела восьмимесячного ребёнка. И. кроме Матвиенко, её навещали ещё двое бой-френдов на иномарках. Вроде как поделом ей, шлюхе. Того и следовало ожидать…

Я взяла баночку смородиновой водки на ноль тридцать три, откупорила и сделала глоток. Поминала не только Олимпиаду, но и родителей, и братьев. Весеннее жаркое солнце сводило меня с ума. От запаха гниющих бананов и паршивого табачного дыма горло сжимали спазмы. Я зажмуривалась, чтобы не видеть тех, кто проходил мио, пролезал, протискивался боком.

Я пила водку, как обезумевшая алкоголичка, которая долго мучилась похмельем — не отрываясь, захлёбываясь, постанывая от удовольствия. Наверное, странно было на меня смотреть со стороны. Ведь не пьянь подвальная, вся в золоте, костюм из лучшего бархата. Теперь плевать на грабителей, да и вообще на всё. Я ведь в гости к своим родным пошла, и должна быть нарядной. А они все — на кладбище…

Кто знает, может, и я вскоре к ним переселюсь. Терять мне теперь нечего. Ведь Падчах развёлся со мной, выгнал из дома. Драгоценности, конечно, отдал. И не какие-то «самоварные», которые скупают наши «челноки» в Турции, а настоящие произведения ювелирного искусства прошлого века. Целую шкатулку фамильных сокровищ, что подарил мне, не взял назад. А вот Отку отнял у меня.

Больше я свою дочь не увижу. Она будет воспитываться в мусульманских традициях. И никогда не узнает, что мать её была клятвопреступницей и лгала, клянясь именем Аллаха. А после даже не поняла, какой грех совершила, не покаялась сразу. И. видимо, снова поступила бы также…

— Сколько волка ни корми, он всё в лес глядит, говорят у вас, — сказал мне Падчах на прощание. — Я же не вынуждал тебя принимать ислам. Ты сама захотела. Нашу женщину я бы не пощадил за подобный проступок, — ровным голосом продолжал он. — Но, памятуя о твоём славянском происхождении, делаю скидку. Поэтому и ограничиваюсь разводом. Мне тоже впредь наука будет. Отныне я знаю, что правоверным стать нельзя. Им можно только родиться. Иди на все четыре стороны, Оксана. Но дочка твоя останется у меня. И я от всей души не советую пытаться её вернуть. Всё равно проиграешь.

Руслан говорил это сухо, равнодушно. Но я видела, как его зрачки то расширяются, то становятся совсем маленькими, пропадая в сумраке глаз.

— Возможно, это для тебя окажется хуже смерти. Ну, а теперь прощай. Со своей стороны, я приложу все силы для того, чтобы мы никогда больше не увиделись…

Я стояла, привалившись спиной к ларьку. Рядом топтались вонючие мужики. Одни пытались сдать найденные в помойке бутылки, другие просили денег на опохмелку, третьи откровенно интересовались моей сумочкой. Я ни на что не обращала внимания. Просто смотрела на ананас, выставленный на фруктовой витрине.

Плод был очень красивый, большой, с оранжевым ярлычком, привязанным к роскошному зелёному хвосту. Я смотрела не потому, что хотела его купить — в Турции наелась и не такими фруктами. Просто созерцание дивного творения матушки-природы облегчало мои страдания, настраивало на более оптимистичный лад.

Ещё не всё потеряно, думала я, поправляя рыжие локоны перед запылённой витриной. И надо жить. Отоньке повезло — она вырвана из гибнущей семьи. И нужно радоваться, наступив на горло собственной песне, поборов эгоистичное желание видеть дочку рядом с собой. Она не должна разделить участь всех Бабенко!

Кроме того, Октябрина приравнена в правах к детям Падчаха. Он заявил об этом при разводе. Но так будет лишь при том условии, что я исчезну навсегда. Ота и сын Падчаха Алхаст будут считаться близнецами, детьми его старшей жены Альбики. Ведь между ними разница всего три дня. И матерью моя доченька будет называть эту важную, фанатичную даму.

Ради счастья Отоньки я согласилась на это кошмарное, издевательское предложение. Подписала бумаги на турецком языке, даже не попросив их перевести на русский. Но и в том случае я всё равно не смогла бы их прочесть. Слёзы лились из глаз, сознание меркло. И чем тут поможешь. Чем?…

Ребёнка всё равно не отдадут, раз Падчах так решил. Но могут поместить к бедным родственникам, а то и к прислуге. И жить моя доченька станет соответственно. А я никак не могу этого допустить. Обыкновенная «наташа»*, проститутка, каких в Стамбуле навалом, москвичка украинского происхождения, принятая из жалости в дом, никакой радости девочке не доставит. Наоборот, Ота станет стыдиться, переживать. А потом придёт страх, что об её тайне узнает любимый человек.

А так она будет считаться законной дочерью Падчаха от второй жены. И брат Алхаст впоследствии будет о ней заботиться, как о родной сестре. Да, она действительно сестра Алхасту, только троюродная, да ещё внебрачная. Кроме того, нечистой крови…