Георгий Миронов - Гладиаторы «Спартака»

Они вошли группой в первую — большую — комнату квартиры.

Она была пуста.

Все стены, от пола до потолка, были увешаны картинами. Рамы были разные — от дорогих багетных, резных, старинных, до простых, покрытых черным лаком. И картины были разные — и очень старые, и, судя по всему, конца XIX-XX вв. Было очевидно, что какой-то принцип у коллекционера конечно же был, но сразу было не понять, почему натюрморты в классической манере соседствовали с пейзажами, выполненными явно в современном стиле. Аверьянов себя знатоком не считал и задумываться над этими вопросами, возможно, имевшими отношение к тайне гибели коллекционера, но не подвластные его уму, не стал.

Обратив внимание молодого криминалиста на те предметы, «пальчики» с которых надо снять в первую очередь, он, опережая группу, усадив на диван и приказав не двигаться понятых и участкового, направился к двери второй, меньшей комнаты.

Туда он вошел лишь в сопровождении медэксперта.

Здесь тоже стены были от пола до потолка увешаны картинами.

Но глаза вошедших тут же уперлись в тело старика, лежавшего на узком диване. Ноги были положены одна на другую, правая рука бессильно свешивалась вниз, до полу, левая лежала на сердце.

— На первый взгляд, — естественная смерть от сердечного приступа. Скорее всего — обширный инфаркт. Смерть наступила не позднее 9-10 дней назад. Точнее смогу сказать после вскрытия и проведения медико-биологических экспертиз, — заметила после осмотра симпатичная дама, судмедэксперт.

Аверьянов попросил молодого эксперта-криминалиста снять «пальчики» и в этой комнате со всех предметов вокруг умершего. Подумав, попросил снять «пальчики» с рам всех картин, висевших в обеих комнатах и в коротком коридорчике.

Эксперт посмотрел на него без особой симпатии, — работы тут было не на час, но ослушаться не решился.

К тому времени приехала и бригада, которая, осторожно погрузив труп на носилки, уехала в сопровождении судмедэксперта.

— Опросите соседей не только в нашем подъезде, а также «секьюрити» — не заметили ли что-нибудь подозрительное в подъезде, во дворе предположительно десять дней назад, — попросил Аверьянов участкового.

Тот тоже ушел.

В квартире стало свободнее.

Из всех присутствующих какое-то представление о коллекции было лишь у вдовицы. Ее Аверьянов, несмотря на то что она уже давно успела ему надоесть, оставил.

— Осмотрите, пожалуйста, картины на стенах. Все ли на месте.

Старуха долго бродила, прикладывая платок к глазам, по квартире, рассматривала издали и вблизи плотно развешанные картины и наконец решилась вынести вердикт.

— Вроде бы все на месте.

— У него был каталог коллекции?

— Да, рукописный. Я знаю, где он его хранил. Сейчас-сейчас.

Она подошла к книжному стеллажу, взяла из деревянного стаканчика для карандашей деревянную же тонкую линейку, сунула ее в узкую прорезь между верхней частью стеллажа и его нижней частью, чуть-чуть покопавшись в зазоре между двумя составляющими стеллажа, она извлекла тонкий блокнот и протянула его Аверьянову.

Блокнотик был дешевый, со старой ценой в 40 копеек. Но цены ему сейчас не было.

Аверьянов внимательно перечитал его. В списке значилось 48 картин и рисунков.

Он еще раз прошел вокруг большой комнаты. Все работы, в рамах, за стеклами или без, были по-музейному оформлены — на рамках были надписи, извещавшие об имени художника и названии картин. Похоже, все вещи побывали на выставках. Аверьянов обратил внимание, что имена художников были иностранные. Какие-то ему были знакомы, — например, Дюрер, Рубенс, какие-то показались незнакомыми.

Кажется, все работы были на месте.

Но глаз опытного следователя вскоре обнаружил одну странность. Везде подписи под картинами на рамах и изображенное на холсте, картоне или дереве совпадали.

Кроме одного. На тонкой позолоченной рамке было написано: «Уильям Хогарт. 1697-1764». «Обнаженная натурщица. Рисунок».

Однако картинка, прятавшаяся за потемневшим стеклом, изображала пожилого джентльмена в седом парике, сидящего за письменным столом. Справа от него был большой глобус, и можно было без труда предположить, что изображенный имел отношение к путешествиям и науке.

Собственно, предположить можно было все. Кроме одного.

Изображенный никак не мог быть назван даже фамильярно «Обнаженной натурщицей». Он был мужчиной, и он был одет в старинный камзол и панталоны.

Смутило Аверьянова и вот что: он не был, конечно, знатоком изобразительного искусства, но рисунок от живописи все же отличал.

Старый джентльмен был, возможно, написан тем же Уильямом Хогартом, две картины с такой подписью небольшого размера висели рядом. Но это был не рисунок, а живопись.

После того как экспертом были сняты «пальчики» с рамы и стекла, Аверьянов снял картину со стены, отогнул мелкие гвоздики и вынул ее из рамы.

— Бумага, — удовлетворенно заметил он молодому эксперту.

— Не понял, товарищ полковник?

— Бумага, репродукция. Хорошая, но репродукция.

Молодой криминалист с уважением посмотрел на старого «важняка». Аверьянов еще раз перелистал каталог коллекции, составленный хозяином от руки. Возможно, из опасения, как бы копия не попала кому-либо.

Под номером 34 была действительно работа Уильяма Хогарта под названием «Обнаженная натурщица. Рисунок». Работы, которая была бы хоть чем-то похожа на сидящего в кресле рядом с глобусом старого джентльмена, в каталоге не было.

«Уже интересно», — подумал Аверьянов.

Криминалист прошептал на ухо:

— В квартире чужих «пальчиков» нет. Есть только хозяина — в комнате и этой дамы, — он кивнул на вдовицу, любезно давшую разрешение на дактилоскопию, — на кухне, на чайнике и холодильнике.