Джон Макдональд - След тигра

Шесть лет назад, когда наши ссоры были неистовыми, когда я еще мог чувствовать боль от ее оскорблений, до того, как скандалы стали неотъемлемой частью нашей семейной жизни, между нами произошла очень неприятная сцена. Я уже не помню причину той самой ссоры, но тогда Лоррейн впервые попыталась меня бросить. Вернувшись домой с работы, я нашел ее записку. Она написала ее на полях книги, которую я тогда читал, и оставила на видном месте в гостиной.

Вслед за той ссорой наступило короткое перемирие, и она хотела вырвать из книги тот листок, но я решил его сохранить, рассчитывая использовать как аргумент на случай следующего скандала. Вспомнив о существовании этой записки, я спустился в свой кабинет и отыскал ту книгу. Открыв нужную страницу, я перечитал ее послание, нацарапанное зелеными чернилами, с маленькими кружочками вместо точек над буквой “I”:

“Джерри, на этот раз я ухожу навсегда. Так будет лучше для нас обоих. Не пытайся меня разыскивать. Я не вернусь”. И вместо подписи – размашистая буква “Л”.

Насколько я помнил, никто не знал о существовании этой записки. Я где-то читал о научных методах, позволяющих определить возраст чернил. Записка была написана шесть лет назад. Правда, выглядела вполне новой и свежей. Что, если рискнуть?

Вдруг я услышал шаги на крыльце. Я захлопнул книгу, поставил ее на прежнее место на полке. Сердце бешено заколотилось.

Я пошел открывать, но не зажег света ни на крыльце, ни в холле. На фоне уличного освещения вырисовывался женский силуэт. У меня отлегло от сердца.

– Джерри?

– А, Мэнди, привет!

– Лоррейн дома?

– Нет.

– Наш проклятый телефон опять сломался. Представляешь, уже в третий раз за последний месяц! Не знаешь, где ее найти?

– Она мне не сказала, куда уходит. Машина в гараже. Наверное, где-нибудь поблизости.

– Нет, я не собираюсь бегать и ее искать. Если вернется до десяти, пусть попробует мне дозвониться. Или, может быть, она зайдет ко мне на пару минут?

– Я ей передам.

– Спасибо, Джерри. Ну, пока.

Она повернулась и вышла. Я вернулся в кабинет, достал книгу и бритвой аккуратно вырезал страницу. Потом вернул книгу на место и положил записку у зеркала на туалетный столик. Все выглядело вполне правдоподобно. Она не вернется.

В погребе я нашел кусок брезента цвета хаки и толстую веревку. Несколько секунд помешкал, не решаясь открыть дверь в ванную. Мне вдруг показалось, что там должно было что-то измениться. Но все оказалось по-прежнему. Расстелив брезент на полу возле ее тела, я присел на корточки и вытер ладони о брюки. Никак не мог заставить себя прикоснуться к ней. Потом взял за левое плечо и перевернул на брезент. Тело уже начинало остывать, оно было еще не холодным, но уже и не теплым – что-то среднее, вызывающее тошноту и омерзение. Я перевернул ее еще раз, на спину, опустил раскинутые руки вниз и сложил ноги вместе. Затем закатал тело в брезент, пропустил под ним веревку и крепко связал щиколотки, колени, бедра, талию, грудь и шею. Когда а встал, мои колени дрожали. Только потом я подумал, что ухитрился все это проделать, ни разу не взглянув ей в лицо.

Прежде мне не раз приходилось слышать, что трупы могут казаться неестественно тяжелыми. Но на этот раз она была не тяжелее, чем в тех многочисленных случаях, когда мне случалось относить ее бесчувственное тело после очередной пьянки. Я прислонил ее к стене, как делал до этого сотни раз, нагнулся, подхватил ее рукой за колени и перекинул через плечо.

Когда я выпрямился, она вдруг издала жуткий жалобный вздох. От испуга меня прошиб холодный пот. Я остановился как вкопанный, пытаясь убедить себя в том, что это просто вышел от давления воздух из мертвых легких. Я спустился по темной лестнице на кухню и, положив ее на пол, бегом вернулся наверх, вытер в ванной пол, и с помощью крем-пудры постарался сделать менее заметными царапины на лице.

Едва я успел закончить с этим, зазвонил телефон. Я поспешил в спальню, дал телефону прозвонить еще раз, чтобы успокоить дыхание.

– Алло?

– Джерри, это опять Мэнди. Извини за беспокойство. Лоррейн еще не вернулась?

– Нет еще.

– Ну, ладно. Скажи ей, что телефон у нас заработал.

– Ты знаешь... я... Мне надо сейчас уходить, Мэнди. Возможно, вернусь домой поздно. Но я обязательно оставлю ей записку.

– А вы что, оставляете твоего больного друга одного? Может, мне прийти и посидеть с ним до вашего прихода?

– Да нет, Мэнди, спасибо. Это ни к чему. Он все равно спит.

– Как ты считаешь, ему нравятся блондинки?

– Очень. И брюнетки, и рыжие – тоже.

– А ты сам, по-моему, стал чуть-чуть неравнодушен к рыжим, а Джерри?

– Что ты имеешь в виду?

– Да так... До меня тут дошли слухи, что тебя видели с одной нашей хорошей знакомой в одном шезлонге. А потом вы отправились куда-то в более уединенное местечко, наверное, провести время поинтереснее.

– Брось, Мэнди, меня с кем-то спутали.

– Ага, скорее всего. Ну, так ты оставишь записку, дорогой?

– Да, да, оставлю.

Я положил трубку, пошел в гостиную, сел за журнальный столик и написал: “Лорри, тебя просила позвонить Мэнди. Больной спит. Я пойду куда-нибудь схожу. Не знаю, когда вернусь. Я очень переживаю из-за твоих слов. Надеюсь, что ты передумаешь”. И подписался.

Записку я оставил на кухонном столе и прижал ее солонкой. Взгляд мой упал на сверток, лежавший в темной прихожей, и я произнес вслух:

– Дорогая, Мэнди очень хочет, чтобы ты ей позвонила. – Мой нервный смешок прозвучал отрывисто и зловеще в тишине опустевшего дома

Я пошел в гараж, положил на заднее сиденье машины лопату и взглянул на светящийся циферблат своих часов. Без двадцати минут десять. Вокруг было тихо – ни машин, ни пешеходов. Я перенес тело в машину и положил на пол. Ее голова тяжело упиралась о дно автомобиля. Затем накрыл сверток старым армейским одеялом, которое всегда держал в багажнике. Но под ним четко проступали очертания человеческого тела. Я снял одеяло, положил на труп лопату и накрыл заново. Теперь получилась бесформенная куча.

Я запер дом и гараж и поехал в город. Припарковав машину возле отеля “Верной”, я тщательно ее запер и пошел в бар. Как обычно в будние дни посетителей там было мало – за столиками четыре-пять пар и три человека возле стойки. Я присел на высокий табурет. Ко мне подошел бармен по имени Тимми.

– Добрый вечер, мистер Джеймисон.

– Если его можно назвать добрым! – проговорил я заплетающимся языком, изображая вдребезги пьяного, и бросил на стойку стодолларовую бумажку.

Он участливо взглянул на меня и поставил передо мной стакан виски.

– Что за жизнь, Тимми! Дерьмовый народ эти бабы. С ними плохо и без них невозможно.

– Да, бывает, мистер Джеймисон.