Никита Воронов - Последняя ночь

Вообще-то, вагонные «попутчики» из Службы безопасности били Ивана Тарасовича так, чтобы наверняка, насмерть. Впрочем, был он к тому моменту настолько пьян, что боли не почувствовал. Вывалился кулем наружу, покатился по гравию вниз, от железнодорожного полотна…

Это, наверное, и спасло бедолагу, потому что трезвый человек при подобном раскладе безо всякого сомнения расшибся бы насмерть. А Ивану Тарасовичу повезло. Нашли его вездесущие грибники почти сразу же — окровавленного, страшного, но живого.

Точнее, полуживого.

Не побрезговали, довезли до больницы. Батюшки! Множественные переломы, черепно-мозговая травма…

— Как он, доктор?

— Вряд ли, — пожал плечами человек в белом халате.

Но к исходу зимы похудевший и серый от долгого больничного существования Иван Тарасович Лукашенко открывал все еще слабыми пальцами двери своей заброшенной, пустой квартирки…

Возвращение его тронуло окружающих ничуть не больше, чем отсутствие: одинокий, безработный пьяница — кому нужен? кому интересен?

Соседи считали, что Иван Тарасович уехал на жительство к дочери, а случайные собутыльники успели уже забыть и о самом Лукашенко, и о трагическом содержании полученной им некогда телеграммы. Если кто и озаботился, то только коммунальные службы, напихавшие в почтовый ящик несметную уйму уведомлений о неуплате за свет, газ и прочие блага цивилизации.

Неизвестно в какой момент и почему незаметный, тихий до той поры Иван Тарасович понял, что ему следует сделать.

— Як последнюю падлу…

Мало ли какие мысли приходят в голову человеку, вернувшемуся с того света после черепно-мозговой травмы? Какие озарения могут наступить бессонными, жуткими больничными ночами, под стоны и крики соседей по палате?

Когда одиночество заставляет вновь и вновь перебирать в памяти осколки событий, фраз, поступков? Имена, прозвучавшие в разговорах с покойницей-дочерью, лица, улыбки, взгляды…

Лукашенко решил убить.

Убить себя — потому что не было смысла в дальнейшем существовании на этой земле. И еще одного человека убить — генерального директора «Первопечатника» господина Удальцова. Потому что именно Андрей Маркович был во всем виноват.

Если бы спросил кто-нибудь, отчего так решилось, он наверняка и не знал бы, что ответить. Но спросить было некому, а сам Иван Тарасович не спешил поделиться с окружающими своим открытием.

Он обстоятельно, не торопясь, как все, что делал в своей жизни, подготовился к осуществлению плана. Продал то немногое ценное, что еще оставалось в доме — но деньги, вырученные от этого, вопреки обыкновению не пропил.

Смастерил из деталек, в незапамятные времена неизвестно зачем принесенных домой, простенький электродетонатор.

Повеселел даже.

— Тащи с завода каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость! — напевал он, забивая матерчатый пояс-набрюшник оставшимся от прошлогодних поездок за рыбой толом. Взрывчатка похожа была на дешевое хозяйственное мыло и пахла военным детством.

Собрался на скорую руку. Побрил щетину.

Хотел зайти в церковь, но вспомнил, что христиане самоубийц не жалуют — и отправился в железнодорожные кассы за билетом до Питера.

В один конец…

Дом на улице Павловича он нашел без труда.

— Вы к кому? — остановил Ивана Тарасовича охранник.

— Я до Андрея Марковича.

— У вас назначено?

— Нет, сынку.

— А по какому вопросу?

Вид посетителя внушал охраннику не то, чтобы опасение, но нечто, отдаленно похожее на тревогу;

— Извините! В стороночку…

Лукашенко подвинулся, пропуская к турникету какого-то дядечку с лысиной:

— Пожалуйста.

Охранник внимательно глянул на разовый, выписанный в бюро пропуск, потом с ног до головы ощупал лысого специальным детектором:

— Что это у вас звенит?

— Ключи! — Посетитель без препирательств и разговоров продемонстрировал металлическую связку.

Охранник еще раз проверил:

— Все?

И убедившись, что действительно все, пропустил его в офис. Потом перевел взгляд на Ивана Тарасовича:

— Так по какому вопросу?

— Я по этому, как его… личному! — выдавил Лукашенко. Он уже понял, что дальше поста со своим самодельным взрывным устройством не пройдет ни за что.

— По личному надо договариваться. Вон, телефон в холле… Да нет, справа. Позвоните секретарю, она все объяснит.

— Спасибо, сынку!

Иван Тарасович подошел к аппарату, набрал номер, что-то для виду стал говорить насчет своего магазина в Киеве… Выслушав объяснения и совет обратиться к директору по сбыту, повесил трубку.

Постоял, изучая красивый рекламный стенд, на центральной фотографии которого ласково улыбался читателям господин Удальцов.

— Вот ты який…

Теперь он решил действовать по-другому.

Ведь этот самый Андрей Маркович когда-нибудь выйдет из здания? Выйдет!

Вон, машина, самая большая из стоящих перед издательством, наверное, его?

Выйдет, шагнет через тротуар… Лукашенко встал перед матово-стеклянным фасадом «Первопечатника» так, чтобы в нужный момент успеть приблизиться к господину генеральному директору.

Чтобы схватить его, стиснуть и тысячу раз повторенным в мечтах движением соединить контакты запотевшей в кармане ладонью.

Взрыв! Очистительный взрыв — и зло погибнет.

Погибнет.

Так, что цена уже будет совсем не важна…

— Согласитесь, история с самого начала попахивала кустарщиной. Этакая клубная самодеятельность, верно?

— Ничего себе! — Виноградов представил себе кадры телевизионного репортажа: залитый кровью асфальт, тела прохожих…

— Я имею в виду чисто техническую сторону, — поправился Михаил Михайлович. — Подрывное дело требует специальной подготовки.

И зачем-то добавил:

— Это вам не рыбу глушить!

— Так почему все-таки рвануло?

— Трамвай… Представляете себе: поворот, провода на дожде заискрили, дали очень мощный электрический разряд. А детонатор у покойного Лукашенко был практически без степеней защиты.

Несколько метров они прошли в тишине.

Во-первых, требовалось подвести некую символическую черту под этой частью беседы, да и сам процесс ходьбы требовал внимания.

Вдоль дорожки, по обе ее стороны, тянулось холодное, серое месиво, и нужно было очень аккуратно ставить ноги, чтобы не поскользнуться и не набрать воды в туфли.

— Вообще-то омерзительное зрелище — первый осенний снег. Верно?

— Ну, поначалу смотрится неплохо. Но утром… Скажите, Михаил Михайлович, я правильно высчитал схему?

— Да, — вопреки ожиданиям Виноградова Пономаренко ответил просто, без условий и оговорок.

Они уже вышли за ограду кладбища, когда спутник Владимира Александровича заговорил — судя по интонации, он не просто рассказывал адвокату обоим прекрасно известные вещи, но старался его в чем-то убедить: