Уолтер Мосли - Красная смерть

– Да, Господь здесь! – воскликнула какая-то старуха.

– Это правда, – сказал священник. – Мы собираемся на церковный совет, чтобы возвеличить Господа нашего. Вы знаете, Бог хочет, чтобы вы все были в его стаде. Он хочет, чтобы вы все прославляли его имя. Произнесите его. Да, Иисус.

Мы сделали, как он сказал, и тут началась проповедь.

Таун не цитировал Библию и не говорил о спасении. Проповедь целиком была посвящена убитым и искалеченным парням, возвращающимся из Кореи. Преподобный Таун работал в специальной клинике для тяжелораненых. Он особенно долго и красноречиво говорил об Уенделле Боггсе, молодом парне, потерявшем обе ноги, почти все пальцы рук, один глаз, веко от другого и губы ради Америки. Мать этого парня, Бетесда Боггс, громко стенала, как бы усиливая ужасную литанию Тауна.

Они оба, мать и священник, заставили нас съежиться в своих креслах.

Потом он стал говорить, что война – это дело рук человека и Сатаны, а не Бога. Это Сатана вел войну против Бога в его собственной обители. Это Сатана заставил людей убивать друг друга, когда они были готовы подставить другую щеку. И это Сатана толкнул нас на войну с корейцами и китайцами.

– Сатана принимает облик хорошего человека, – почти пропел преподобный Таун. – Он выглядит как великий вождь и ослепляет вас как фейерверк славы. Но когда рассеется дым и вы оглядитесь, то увидите: вокруг море греха. Вы будете ступать по мертвым телам, и кровь станет для вас водой. Ваши сыновья будут изранены и убиты, и где тогда будет Бог?

Его слова вернули меня на фронт. Я душил светловолосого подростка, смеялся и плакал и был готов овладеть женщиной.

Вот как он закончил проповедь:

– Я спрашиваю вас, что вы собираетесь сделать ради Уенделла Боггса? Что можем мы сделать?

Затем он подал знак хору, и Мелвин снова воздел руки кверху. Зазвучал орган, хористы встали и запели. Музыка была по-прежнему прекрасна, но проповедь все подпортила. Дьяконы начали собирать пожертвования, и многие прихожане стали уходить, не дожидаясь, когда к ним подойдут с блюдом.

Повсюду слышался ропот:

– Что он хотел сказать? Что я могу сделать?

– Священник не должен заниматься политикой, это противозаконно.

– Коммунисты – безбожники. Мы должны с ними бороться.

Этта повернулась ко мне и взяла меня за руку.

– Отвези меня домой, – сказала она.

Таун стоял у дверей церкви вместе с Виноной, Мелвином, Джекки и пожилой парой, которую я не знал. Этим двоим, видимо, было не по себе. Наверное, они каждое воскресенье в течение двадцати или более лет пожимали руку священнику и не собирались отказаться от этого обычая только потому, что он произнес неудачную проповедь.

– Изи, – окликнул меня Мелвин. Мы знали друг друга еще в те давние годы, когда жили в пятом районе Хьюстона в Техасе.

– Мелвин.

Джекки нервно ломал себе руки. Винона уставилась на преподобного Тауна. Только теперь я заметил Шепа, маленького мужа Виноны. Он стоял в дверях. В церкви я его не приметил.

– Это была сильная и смелая проповедь, – сказала Этта священнику. Она подошла к нему и так крепко пожала руку, что у него даже челюсти дрогнули.

– Спасибо вам, большое спасибо, – ответил он. – Хорошо, что вы здесь, сестра Александр. Надеюсь, вы побудете у нас некоторое время.

– Это зависит от многого, – сказала Этта и украдкой быстро взглянула на меня.

Винона сделала шаг вперед и что-то, я не расслышал, сказала Тауну. И тут Этта спросила:

– Как живут родные этого юноши? Я не могла бы им чем-нибудь помочь?

Женщины, добивавшиеся благосклонности священника, были мне смешны. Кажется, Этта завела с ним разговор потому, что ей тоже было противно видеть, как Винона флиртует на глазах у собственного мужа.

Я видел, что Мелвин и Джекки спустились по лестнице, о чем-то споря. Джекки возбужденно жестикулировал, а Мелвин умиротворяющими жестами пытался смягчить его гнев.

Я был не прочь узнать, из-за чего это они воюют, но любопытствовать было неловко. Вернувшись к Этте, я увидел, что она взяла священника под руку.

– Вы не познакомите меня с этой несчастной женщиной? Может быть, я время от времени сумею для них стряпать.

Я глянул через плечо. Мелвин и Джекки продолжали спорить у лестницы. Мелвин украдкой поглядывал на меня.

– Приведи машину, Шеп, – привычно скомандовала Винона.

– О'кей, – отозвался маленький коричневый Шеп в шелковом красно-коричневом костюме и побежал на автостоянку.

– Этта с тобой, Изи? – спросила Винона, прежде чем Шеп скрылся за углом.

– Что ты сказала?

– Ты слышал, что я сказала, Изи Роулинз. Этта-Мэй твоя женщина?

– Этта ничья, Винона. Вряд ли ей понравится мысль, будто она принадлежит даже самому Иисусу.

– Не валяй дурака, – предупредила она. – Эта шлюха положила глаз на священника, и если она свободна, то надо с этим что-то делать.

– Он женат? – Я был шокирован.

– Конечно нет!

– Этта тоже не замужем.

Я пожал плечами, а Винона заскрежетала зубами и в гневе ринулась вниз по лестнице.

Я посмотрел ей вслед. Мелвина и Джекки там уже не было. Стоило мне повернуться, чтобы войти в церковь, как я буквально уткнулся лицом в коричневый пиджак с золотой полоской.

Парень стоял на ступеньку выше меня, но если бы мы были рядом, он все равно возвышался бы надо мной.

– Вы Роулинз? – спросил он хриплым то ли от природы, то ли от волнения голосом.

– Да, это так, – ответил я, отступив на шаг, чтобы как следует рассмотреть его и на всякий случай выйти из зоны досягаемости.

Его коричневое лицо, которое по цвету не отличалось от цвета его костюма, было маленьким и совершенно круглым, как у ребенка, но злобным.

– Я хочу, чтобы вы отвели меня к своему хозяину.

– Зачем? – спросил я.

– У меня есть к нему дело.

– Сегодня воскресенье, сынок. Сегодня мы должны отдыхать.

– Послушай, парень. – В его голосе звучала угроза. – Я знаю о тебе все...

– Правда?

– Ты и пальцем не шевельнул. – Он явно цитировал чьи-то слова. – Она рассказала мне, как он использовал ее, как зарабатывал на ней, а потом, больную, бросил на произвол судьбы. Плевать вам на ее смерть, вы думаете только о себе.

– Как тебя зовут, парень?

– Я Вилли Сакс. – Он расправил плечи. – А теперь пошли, – сказал он, положив руку мне на плечо, но я стряхнул ее.

– Ты приятель Поинсеттии? – спросил я, не собираясь никуда идти.

Он выбросил кулак в мою сторону с такой силой, что проломил бы, пожалуй, даже кирпичную стену, но я вовремя пригнулся и, обойдя его сзади, заломил ему руку и вывернул большой палец.

Вилли взвыл и упал на колени.

– Я не хотел бы причинять тебе вреда, парень, – прошептал я ему в ухо. – Но если ты испортишь мой костюм, тебе несдобровать.