Наталья Александрова - Закат на Босфоре

Кем раньше был – тоже не знает. Кто приходил к нему в тот день – понятия не имеет. Она увидела труп хозяина на полу в луже крови и выскочила на улицу. На ее крики собрались соседи и случайные прохожие, а уж после пришел господин Эфраим. На вопрос Горецкого, кто такой господин Эфраим, старуха с почтительным придыханием ответила, что господин Эфраим – это полицейский, который стоит вон там на углу, за три квартала отсюда. Господин Эфраим был очень недоволен убийством и сначала закричал на нее, Фатиму. Но потом разобрался, что она ни в чем не виновата, и отпустил. Приехали полицейские и увезли тело хозяина, а один очень важный господин в штатском платье забрал все драгоценности и деньги из железного ящика, что стоял у хозяина возле кровати, и ушел, залепив все сургучными печатями. Велели ничего не трогать, но на третий день Фатима все же решилась замыть кровь и вообще прибраться, потому что очень пахло и замучили мухи – откуда только они взялись зимой?

– Так-так, значит, все ценное турки забрали?

– Все забрали, господин, все-все, – Фатима опустила бегающие глазки.

Горецкий пригляделся к турчанке и понял, что вороватая старуха уже успела прибрать все, что властям показалось не очень ценным, но заставить ее признаться в этом у него, у Горецкого, нет никакой возможности.

Керим сердито закричал на старуху по-турецки, она в ответ немедленно пустила слезу. Керим махнул рукой и замолчал, но Горецкий понял смысл ее причитаний без перевода.

– Конечно, – ныла Фатима, – старуху все обижают. Приходят клиенты хозяина, требуют свои заклады, а что она может сделать, когда ничего не осталось? Да и кто им теперь поверит? С хозяина-то ведь не спросишь…

– Постой-постой, – в голове у Аркадия Петровича шевельнулась догадка, – а ведь он должен был вести учет клиентов. Раз он брал залог на время и начислял проценты, то должен был все тщательно считать. Спроси у нее, Керим, где та тетрадь, в которую хозяин записывал сведения?

Фатима долго не могла понять, чего от нее хотят, или делала вид, что не понимает. Глядя в ее хитрые глаза, Горецкий усомнился далее, так ли она глуха, как представляется. К счастью, старуха не верила в силу написанного слова и не ждала для себя неприятностей от каких-то бумажек, – повздыхав, она вышла и вскоре принесла большую конторскую книгу с наполовину вырванными страницами – практичная старуха использовала бумагу для растопки плиты. Керим набросился на нее коршуном, выхватил книгу и протянул полковнику. К счастью, пострадали только первые листы, и сохранились записи месячной давности.

Горецкий внимательно листал книгу. Фому Сушкина убили поздним утром, так что посетителей еще не было. Так и есть: в этот день двадцатого февраля нет никаких записей. Значит, никто не приходил. Хотя… Аркадий Петрович быстро перелистнул несколько страниц назад. Обычно деньги под залог берут на месяц. Вот четыре записи, произведенные ровно месяц назад, двадцатого января. И только одна из них перечеркнута – Нинетт Мезон, золотое кольцо с топазом. Стало быть, только неизвестная Нинетт Мезон не поленилась встать пораньше и успела забрать свое колечко. Остальным не повезло – ростовщика убили, и их вещи пропали. Впрочем, возможно, они и не собирались ничего выкупать. Кем может быть Нинетт Мезон? Француженка, возможно, артистка, поет в ресторане или кабаре. Следует попытаться ее отыскать. Велев Кериму взять конторскую книгу с собой, Горецкий поспешил в полицию.

В здании городского полицейского управления полковнику Горецкому сообщили неприятное известие – вчера случилось еще одно убийство явно из той же серии. Биржевой коммерсант Акоп Мирзоян был убит на Галате прямо на улице ударом шила или узкого ножа точно в затылок. И хоть труп обнаружили довольно быстро, убийцу никто не видел.

– Еще одно звено той же цепи, – расстроенно сказал Горецкий Джафару Карманли.

– Вы уверены? – без всякого выражения спросил тот.

– Почти, – честно ответил Горецкий. Джафар отвернулся, ничего не сказав.

Мирзоян был достаточно известен в биржевых кругах. Он ворочал большими делами. Появился он на константинопольской бирже два месяца назад, и его сразу же заметили.

Полковник Горецкий не поленился сам зайти в отдел, который ведал регистрацией лиц, проживающих в Константинополе и, сославшись на Джафара, поручил маленькому лопоухому человечку выяснить для него адрес некоей Нинетт Мезон, предположительно артистки или певички.

После этого Горецкий посидел немного в греческом ресторанчике, что находился возле здания полиции. Хозяин принимал его почтительно и обслуживал сам. Аркадий Петрович разложил перед собой свои записи и углубился в них, прихлебывая кофе.

К пяти убийствам прибавилось шестое, но дело ничуть не прояснилось. Все шесть человек были эмигрантами из России и прибыли в Константинополь примерно два месяца назад или чуть раньше. Полковник Горецкий почувствовал, что пора ему обратиться в государственные инстанции.

Однако к вечеру удалось выяснить, что эмигрантов из России сразу в Константинополь не пускали. Все пароходы с беженцами направлялись либо на остров Халки, либо – на Принсипе. Все ведения о прибывших находились там у чиновников оккупационной службы.

Рано утром Горецкий стоял на палубе катера, отправляющегося на остров Халки. Было свежо, и он поднял воротник шинели.

В море недовольно вскипали пенные буруны.

Чиновник на острове Халки встретил полковника вначале весьма нелюбезно, но документы оказали свое действие, и через несколько минут Аркадий Петрович уже просматривал списки прибывших, многие из которых жили еще здесь, на острове.

Горецкого прежде всего интересовали пассажиры пароходов, прибывших из Ялты Списки, списки… Пароходы, прибывшие примерно два месяца назад. Горецкий усиленно искал знакомые фамилии. В глазах рябило.

– Никуда не денетесь, голубчики, – бормотал он, – некуда вам было деться, кроме как на пароход сесть. По воздуху через море не перелетишь…

Вот первая ласточка – Костромина Мария, двадцати девяти лет, девица. Ну-ну, хмыкнул Горецкий, девица так девица. Пароход «Илья Муромец», отбыл из Ялты пятнадцатого декабря одна тысяча девятьсот двадцатого года. Так-так, кажется, в середине декабря Ялту окончательно захватили красные. И вполне возможно, что «Илья Муромец» был последним пароходом.

Он потянулся, протер усталые глаза и снова просмотрел все списки пассажиров «Ильи Муромца». Вот он, старый знакомый – Фома Сушкин! Плыл на том же пароходе. Они могли встретиться, пока плыли от Ялты до Константинополя… Больше ни одной знакомой фамилии. Но отчаиваться рано.

Горецкий внимательно перечитал все фамилии, стоящие в списке рядом с Марией Костроминой. Лидия Антоновна Дурново, присяжный поверенный Кнаббе с женой и дочерью, вдова отставного советника Ильинского, ее племянник Георгий Ильинский с женой…