А. Веста - Доля ангелов

– История, действительно, похожа на змею, кусающую собственный хвост.

– Не совсем верно, временами она напоминает кобру, изготовившуюся к атаке. Позвольте, сударыня... А теперь долгожданный сюрприз! – со значительной миной я вынул из ее рук листы с «Чингизиадой», достал трость, крепко щелкнул змея по носу и артистичным жестом перевернул тайник, чтобы перстень выпал в подставленную ладонь: – Алле, оп!

Перстня не было! Я выскреб из трости остатки пуха. Ничего... Представляю, каким идиотом я казался ей в эту минуту.

– Маша, он был! Был здесь еще вчера! Ты мне веришь?

– Конечно, верю, – ответила Маша, – и что там пряталось от света?

– Перстень с огромным рубином.

– Тот самый, о котором ты пишешь? Это что совпадение или шутка?

– Промысел судьбы! Знаешь, я уже убедился, если встаешь на тропу поиска, тебя, с одной стороны, стараются спихнуть. Но с другой – посылают ободряющие знаки...

– «Есть многое на свете, друг Арсений, что и не снилось нашим мудрецам...» Откуда у тебя этот раритет? – Маша указала глазами на тросточку.

– Наследство одного фокусника. Ничего не понимаю... Я всю ночь чуть ли не в зубах ее держал.

– Да, вот это фокус... У тебя, наверное, были попутчики?

При воспоминании об экстравагантной Анели я невольно опустил глаза:

– Была... попутчица.

– Какая-нибудь бодрая старушка донимала тебя рассказами о правнуках, и к утру ты уснул как убитый?

– Сознаюсь: она была красивая и молодая, к тому же с гривой рыжих волос.

– Все ясно... Наверняка поезд еще где-то в тупике. Если у проводника остались билеты, то эту красотку еще можно разыскать.

Близился вечер, в прозрачно-светлой, поредевшей листве ожили робкие фонари. Проспекты пылали неоновым пожаром, искрили колючими вспышками и всполохами. Я вновь взял ее за руку и пробормотал, словно извиняясь:

– Боюсь потерять тебя в этом море огней.

– Я тоже боюсь... Когда идешь одна, по огромному чужому городу, мимо зеркальных витрин, мимо шикарных авто и неоновых вспышек, мимо скользящих отражений, мимо равнодушных манекенов и людей с пустыми холодными глазами, мне кажется, что я – сон среди снов, плоское отражение в стекле. В этом кристальном городе нет ничего живого, настоящего. Здесь «быть» равняется «иметь». И даже не «иметь», а просто «казаться». Этот город выдуман злым волшебником.

Я даже не удивился ее словам, ведь это были мои собственные мысли:

– Я, Маша, родился в городе, но горожанином себя не считаю. Мои корни в Сибири.

– В крови шумят седые кедры и таежные реки бунтуют? – улыбнулась Маша.

– Нет, ты послушай! «В Сибири у нас народ другой, чем в России: вольный, смелый. И край-то у нас какой. Енисей течет тысячи километров, а шириною против Красноярска – верста. Берега у него глинистые, розово-красные. И имя отсюда – Красноярск. Про нас говорят: „Краснояры – сердцем яры“. Горы у нас целиком из драгоценных камней: порфир и яшма...»

– Здорово! Сам придумал, писатель?

– Нет, это Суриков, мой земляк. Отец все мечтал меня в родную деревню свозить, тайгу показать. Но так и не успел. Помню, нашу с ним последнюю зиму мы вдвоем изучали карту Куликова поля, а потом летом поехали к истоку Дона, «зачерпнуть шеломом» донской воды. Ночевали под открытым небом, пили из родников, так что на зубах песчинки хрустели. До сих пор эти дни – самые лучшие в моей жизни. Отца всегда принимали за моего деда... Он рано овдовел и лет до десяти воспитывал меня один. Я маму видел только на фотографиях. До сих пор не понимаю, как рядом с ним очутилась Фира, но прожил он рядом с ней недолго, это факт. Кстати, в библейской истории есть множество тому параллелей: очутившись в опасной близости с Юдифью, Саломеей или Эсфирью, мужчины быстро теряют головы. У Фиры уже был сын, мой погодок. Отец усыновил его. Так у меня появился брат Маркел, но мы и не смогли подружиться. Чужие мы какие-то были, совсем чужие. Даже люди в очереди были ближе мне, чем мачеха и названый брат, словно они прилетели с другой планеты. Отец часто спорил с женой, заводился с пол-оборота. Фира была дама начитанная и остроумная, с такой не поспоришь. История – набор анекдотов, народ – скопище идиотов. Деньги и комфорт – вот главное! Отец пытался им что-то доказать, обратить в свою веру, но его сердце просто сломалось.

– А я помню своих родителей очень молодыми. До десяти лет у меня было счастливое детство. Летом – дача, цветы, море, путешествия. Зимой – английская школа, коньки, театры, музеи, книги. Знаешь, кто-то из поэтов сравнил семейный уют и покой с «цветком над бездной». Все кончилось в один день, они вдвоем возвращались на машине из гостей. Столкновение на трассе, пожар... Меня отправили в приют.

– Ты не похожа на детдомовку. Я уверен, что голубоглазых блондинок сейчас же удочеряют состоятельные граждане.

– Так бы оно и было, но я от них сбежала.

– А дальше?

– «А дальше – тишина».

– Подписка о неразглашении государственной тайны, клятва «синим небом, землей, или хлебом на острие меча»?

– Хлебом?

– Да, так клялись в верности воины-язычники в княжеских дружинах. Их клятва называлась «рота».

– Во мне есть что-то языческое или воинственное?

– Скорее всепобеждающее, я даже на тебя смотреть побаиваюсь.

– Ты так же быстро капитулировал перед той незнакомкой?

Удар ниже пояса. Да и глупо рассыпаться охрипшим соловьем, в прямом смысле проспав рубиновый перстень.

Поезд «Крим» мы разыскали на запасных путях. Растормошили спящего проводника, он еще не сдавал содержимое своего клеенчатого планшета, но билета моей роковой попутчицы у него не оказалось. И тут я все-таки вспомнил, где видел эти порочно припухлые губы, веки, похожие на цветочные лепестки, жемчужную кожу и рыжую гриву. Меня даже потом прошибло от этого открытия: Анелия позировала Маркелу в его рекламном проекте! Фривольно раскинувшись на тигровой шкуре, она держала в правой руке серебряный меч. Однако главным сокровищем на снимке были ювелирные цацки – кованый пояс с алмазами и алмазные подвески.

Я нащупал в кармане куртки ключи от особняка Маркела. Ничего не объясняя Маше, я поймал такси и, решительно усадив ее на заднее сиденье, повез за город в Тихую Пристань.

Массивные ворота были не заперты. Мы прошли по мощеной «итальянской» дорожке мимо пустых бассейнов и запертых чайных домиков. Перед домом я остановился, как конь перед полыньей, позвоночником чуя неладное.

Хлопала на сквозняке сорванная ставня, дверь подалась со зловещим скрипом. В доме, казалось, побывал тайфун: все было перевернуто вверх дном. Громили безо всякого смысла, потроша подушки, переворачивая ящики, срывая бархатные завесы, круша кузнецовский фарфор и весь почти дворцовый интерьер. Ночной ветер шелестел бумагами на полу.