Дмитрий Миропольский - Тайна двух реликвий [litres]

Одинцов продолжал сидеть на террасе. Никто не мешал ему принять окончательное решение насчёт места и времени встречи с Борисом и охотниками. Звонок Борису был отложен ещё на сутки – до завтра, чтобы охотники в самый последний момент узнали, когда и где смогут найти троицу. Зато петербургским следователям уже сейчас отправилось очередное анонимное письмо про маршрут, по которому двинутся убийцы Салтаханова. Те же сведения Одинцов переслал Жюстине для чеченских мстителей…

…но письмо – письмом, живого разговора оно не заменяет. Четыре часа дня в Кёльне – это девять утра в Майами. Одинцов закрыл макбук, заказал очередной кофе и позвонил Жюстине.

– Я лечу в Нью-Йорк, – сказала Жюстина. – Прямо сейчас.

Одинцов насторожился.

– Из-за Лайтингера? Что ещё случилось?

– Пока ничего. И я не хочу сидеть и ждать, когда случится. До сих пор малыш Генрих навязывал нам свою игру и первым делал ходы. Я меняю правила. В Нью-Йорке будет экстренная пресс-конференция.

– Почему не в Майами?

– В Майами можно поднять шум, но этого мало. Мне нужен мировой резонанс, нужна настоящая бомба, поэтому годится только Нью-Йорк. Я сделаю презентацию коллекции Вейнтрауба – всей целиком, кроме камней, – и сообщу, что Лайтингер намерен прибрать эти сокровища к рукам. А дальше малыш Генрих окажется в аду и будет жить в нём круглые сутки. Он и его юристы. На нас у них просто времени не останется. И мы спокойно доделаем наши дела.

Одинцов не совсем понял, о каких именно совместных делах идёт речь, но переспрашивать не стал. Он решил, что Жюстина имеет в виду свою посильную помощь в разгадке тайны двух реликвий: ведь это ей Вейнтрауб оставил документы на Урим и Туммим, и это у неё был информатор в агентстве «Чёрный круг».

Жюстина действительно готовилась науськать на Лайтингера огромную свору массмедиа, музейщиков, политиков, дипломатов из ООН, учёных, арт-дилеров, банкиров и вообще всех, кого потрясёт новость о бесценном собрании Вейнтрауба. Наследник старика сделается знаменитостью; его станут рвать на части – и не важно, кто в какую сторону: важно, что свора вцепится мёртвой хваткой, не давая ни минуты покоя.

Жюстина сказала правду. Пресс-конференция обещала произвести эффект настоящей бомбы, а срочно собрать нужную публику в Нью-Йорке было гораздо проще, чем в Майами…

…но кроме того – в двадцати милях за рекой Гудзон, в соседнем штате Нью-Джерси располагался аэропорт «Ньюарк Либерти». Одинцов этого не знал, как не знал и того, что туда можно попасть достаточно незаметно.

Можно нырнуть посреди Нью-Йорка в метро и раствориться в толпе. Ехать с пересадками, уходя от слежки. Последнюю пересадку сделать либо на электричку – в многолюдном подземелье транспортного узла Penn Station , либо на автобус – в терминале Port Authority , который спрятан за гигантским светодиодным экраном. И уже поездом или автобусом добраться до аэропорта в Ньюарке. Всё это занимает часа полтора.

Можно запутать следы иначе: тем же способом, на общественном транспорте с пересадками, отправиться в один из знаменитых международных аэропортов – «Джон Фицджеральд Кеннеди» или «Ла-Гуардия», – и уже оттуда минут за сорок спокойно доехать в «Ньюарк Либерти» на экспресс-шаттле NYC Airporter .

Жюстина не стала посвящать Одинцова в эти подробности. Телефонный разговор был окончен, сейчас её ждал перелёт из Майами в Нью-Йорк…

…а в Кёльне среди библиотечных стеллажей Ева и Мунин, обложившись книгами, шёпотом обсуждали надпись, которую сделал на Изумрудной скрижали Гермес Трисмегист.

С латынью Мунин был знаком лучше, чем Ева, и довольно бойко с ходу переводил на русский:

– Почему он гравировал на изумруде? – спрашивала Ева, и Мунин отвечал:

– Вспомни облачение первосвященника. Двенадцать колен Израилевых – двенадцать драгоценных камней. Изумруд обозначал колено Иуды. Самый многочисленный род, по которому всех евреев стали называть иудеями. Вот тебе и причина.

– Совершенство, – повторила Ева. – Свет и Совершенство, Урим и Туммим.

По словам Рихтера, Гермес Трисмегист был современником библейского Моисея или младше от силы на сотню лет. То есть магическими камнями пользовались при его жизни.

– Гермес обязан был знать, как они сделаны, если он трижды величайший маг! – жарко шептал Мунин.

– Почему обязан? Он же египтянин, а камни еврейские. Технологию наверняка хранили в строгой тайне от чужих, – возражала Ева, но Мунин упорствовал:

– Ковчег важнее камней, и всё-таки про него в Торе рассказано в мельчайших подробностях. Как сделать, как перевозить, как использовать… И ведь Ковчег даже враги захватывали. Хотели бы – сделали бы себе такой же. Это не проблема, если есть инструкция и есть рабочий образец. Можно просто скопировать один в один. А Урим и Туммим – тем более не тайна. Ими же не только священники оперировали, но и царь Саул, например…

И сказал Саул: Господи, Боже Израилев! Почему не дашь Ты сегодня ответа своим слугам? Если вина на мне, дай Урим, а если вина на Твоем народе Израиля, дай Туммим.

– Урим и Туммим использовали публично, – продолжал историк. – Ведь люди должны были увидеть ответ.

– Тогда рецепт Философского камня, который Гермес вырезал на Изумрудной скрижали, может быть инструкцией по изготовлению наших камней, – задумчиво рассуждала Ева. – Получается, она не пропала и сохранилась во множестве переводов.

– Свет и Совершенство, – снова сказала Ева, а Мунин стукнул себя кулаком по ладони:

– Эх, жалко, что самой скрижали нет! Почему Гермес не сделал хотя бы несколько штук? Почему другие не сделали?

– Потому что сложно, дорого и нет смысла, – ответила Ева, хотя вопросы были риторическими. – Изумруд очень твёрдый, почти как алмаз. Завтра у Рихтера выясним, как его вообще резали в древности. Зачем Гермесу мучиться, если мир маленький, а читателей всего несколько человек? И ещё: большой изумруд может стоить дороже алмаза. Текста здесь много, то есть Изумрудная скрижаль была великой драгоценностью даже без надписи… Знаешь, как на Востоке говорят? «Одной стрелой сбивают орла. Две стрелы – слишком много». Три тысячи лет назад было вполне достаточно одной скрижали.