Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Я не знаю, что мне думать, — признался Опалин после паузы.

«Еще как знаешь», — подумал Соколов. Потому и стал наводить справки неофициально. Ситуация вообще, если присмотреться, очень даже подозрительная.

— Ваня, чудес не бывает, — сказал следователь. Он затушил папиросу, придвинул к себе дела, привезенные из бывшей столицы, и начал по одному убирать обратно в сейф. — Если человек исчез, должна быть причина. Среди убитых гражданки Арклиной нет, но ты сам знаешь — между убийством и обнаружением тела проходит иногда много лет. Некоторые трупы вообще никогда не находят. Если же она пыталась покинуть страну, тут тоже возможны варианты. Либо она перешла границу и сейчас жива-здорова в каком-нибудь Париже, либо могла нарваться на проводника, который пообещал помочь, а потом убил ее, забрал вещи, а труп утопил в болоте. Ну и, наконец, третий вариант. Никто никого не убивал, не топил и прочее, а просто она уехала куда-то и не хочет, чтобы ты ее нашел. Кстати, а тетка не могла ее убить?

Опалин изумленно вытаращил глаза, а следователь Соколов был вынужден сделать неизбежный вывод: увлекшись своей загадочной красавицей, его друг утратил элементарные оперативные навыки.

— Она не покидала Москвы в то время, — сказал Иван. — Я о тетке, само собой.

— Но ее волнение в любом случае подозрительно. Может, врет тетка и из Ленинграда племянница успела вернуться? Приехала, поссорилась с тетушкой, та ее убила, а тебе твердит, не знаю, не приезжала и всё в таком духе.

Опалин испытывал сложную смесь досады, раздражения и подспудного желания уйти, оборвать этот никчемный разговор, который чем дальше, тем больше ему не нравился. Особенно его задевали попытки Соколова свести все к каким-то обыкновенным, бытовым причинам. Конечно, на стороне следователя были опыт и логика, но Опалин привык полагаться на свое чутье сыщика, и оно говорило ему, что исчезновение Маши никак не связано ни с теткой, ни с желанием покинуть страну.

— Я принесу тебе «Эсмеральду», — пообещал Иван, поднимаясь с места. Соколов посмотрел на его лицо и понял, что Опалин не настроен далее развивать тему об исчезновении своей знакомой.

— Меня вполне устроит и «Казбек», — усмехнулся следователь.

Они обменялись рукопожатием, и Опалин удалился. Оказавшись на улице, он обнаружил, что погода улучшилась, воробьи чирикали уже по-весеннему задорно, в лужах купались и томно курлыкали голуби. Ближайший табачный киоск стоял на углу, но по пути к нему Иван замедлил шаг. Что-то увиденное в папках Соколова просеялось через сито памяти и теперь подспудно царапало его — какая-то мелочь, деталь, странность.

— Что вам, гражданин? — спросил сухонький старичок в очках, продававший папиросы.

— «Казбек» есть?

— Разобрали. — Продавец скользнул взглядом по покупателю в скромном темно-сером полупальто с поднятым воротником. — Есть «Стахановские», если хотите.

Опалин бросил взгляд на белую пачку с красным флагом и покачал головой.

— А подороже что-нибудь?

— Могу предложить «Особенные», — с достоинством ответил старичок. — Но они у нас только в коробках.

В коробке было двадцать пять папирос, а не десять, как в пачке, и стоили «Особенные» почти в два раза больше, чем аналогичный «Казбек».

— Сколько?

— Шесть двадцать пять.

— Давайте.

Забрав папиросы и сдачу, Опалин внезапно принял решение и зашагал обратно. Соколов, уже углубившийся в свои бумаги, посмотрел на него с удивлением.

— Мне нужно еще раз взглянуть на одно дело, — сказал Иван, кладя на стол красную с золотом коробку. — Сентябрь тридцать восьмого, на обложке пятно, причина смерти — удушение.

— Ваня, ко мне в два должен прийти свидетель, — пробурчал Соколов, но все же залез в сейф и через несколько секунд достал требуемые бумаги.

— Свидетель или свидетельница?

— Свидетельница.

— На полчаса опоздает как минимум, — бодро ответил Иван, садясь напротив Соколова и придвигая к себе дело. Следователь усмехнулся.

Опалин прочитал протоколы и стал изучать фотографии. Соколов вертел в пальцах подаренную коробку папирос и хмурился. Он не мог понять выражение лица собеседника.

— Что там? — не выдержал он наконец.

— Сломанные горловые хрящи, — отозвался Опалин, убирая документы в папку. — Типичная травма, когда жертву душат за горло руками.

— И?

— У нее в ухе была серебряная сережка. О второй ничего не говорится, но на фото видно, что второй сережки на месте нет.

— Это должно что-то значить? — осторожно спросил Соколов.

— Понимаешь, — сказал Опалин с расстановкой, — я почему-то вспомнил… Юра недавно говорил об одном деле, там тоже жертву задушили.

— Женщину?

— Нет. Мужчину. Но вот какая странность: кто-то забрал его бумажник.

— Странность? — скептически приподнял брови Соколов, открывая подаренную ему коробку.

— Ты меня не дослушал. Некто, предположительно убийца, взял только бумажник. А деньги оставил.

Следователь на мгновение замер, но быстро овладел собой, достал из коробка очередную спичку и зажег папиросу.

— И много денег было? — осведомился он, откидываясь на спинку кресла.

— Что-то около двадцати рублей с копейками. Бумажник кожаный, обыкновенный, рублей пять ему цена.

— Перенервничал, не соображал, что делает, — холодно ответил Соколов. — Стал искать деньги, увидел — мало, испугался кого-то или чего-то и убежал, в спешке захватив только бумажник.

— Да, но все-таки… Там — бумажник, тут — сережка серебряная, цена ей грош. Ухо не надорвано, то есть аккуратно вытащили…

— Стоп, Ваня. Мы не можем утверждать, что сережку вытащили. Жертва вполне могла сама ее потерять. А убийцу того нашли?

— Нет. Юра всех обегал, но без толку. У убитого были мелкие бытовые конфликты, были люди, которые его, скажем так, не очень жаловали. Но все возможные кандидаты отпадают.

— «Комаровец»? — пробормотал себе под нос Соколов, и его голубые глаза сверкнули сквозь дым.

…В начале 20-х годов извозчик Комаров (на следствии выяснилось, что в действительности он носил другую фамилию) стал фигурантом нашумевшего процесса, в ходе которого советское общество впервые узнало о серийных убийствах. Дело имело огромный резонанс, нашедший отражение среди прочего и в одном из очерков Михаила Булгакова [5] "Комаровское дело". . По слухам, после вынесения обвинительного приговора Комарова расстреляли в спину, чтобы иметь возможность изучить его мозг. Тем не менее даже после процесса Комарова серийные убийства долгие годы не рассматривались как отдельная категория преступлений, и для совершающих их не было никаких специальных терминов. Изданное в 1938 году «Расследование дел об убийствах» только осторожно упоминает «раскрытие дел по аналогичным случаям», при этом мешая в одну кучу разбойные убийства и убийства, которые сейчас называются серийными.