Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

Орешников подскочил на месте.

— Что вы несете? Ведь я же говорю вам: Катя была уже мертва, когда я вернулся домой… Вы… вы что, проверяете меня?

— Леонид Андреевич, — терпеливо промолвил Опалин, — давайте посмотрим на вещи трезво. Вы скрыли факт убийства и не вызвали милицию — это бросает на вас серьезное подозрение…

— Если бы я не скрыл… — бесцветным голосом промолвил Орешников, — вы меня и обвинили бы…

— Не обязательно. Я мог бы начать искать ее врагов. Кого-то, кто счеты с ней сводил…

— Врагов… — Леонид Андреевич глубоко вздохнул. — Да какие враги? На работе ее не слишком любили, но вот так… чтобы убить…

— Значит, вы всё же думали, кто мог лишить ее жизни?

— Думал. Всю голову сломал. Бандит какой-нибудь… Но тогда почему все кольца остались на месте? И деньги…

— Скажите, имя Елена Елисеева вам говорит что-нибудь?

— Нет. Впервые его слышу.

— Вы уверены? По нашим сведениям, она брала у вашей знакомой сумочку на перепродажу.

— Погодите-ка… — протянул Орешников, морща лоб. — Ленка-студентка, что ли? Да, Катя ей пару раз давала вещи, просто чтобы отвязаться…

— Отвязаться?

— Ну, Катя считала, эта Елена очень любит заводить выгодные знакомства… А Катя такие вещи сразу видела. Она не любила, когда ее использовали. И еще была неприятная встреча в «Национале»… Катин пьяный знакомый полез за другой столик, а там как раз эта Лена с… ну, в общем, с тем, кто ее содержал. Кате было очень неприятно…

Опалин задумался. Что-то в этом деле не на шутку беспокоило его. Поведение Орешникова? Ну да, малодушный, слабый, никчемный человек… Если, конечно, насчет убийства Пыжовой не врет…

— Как выглядит сумочка, которая была у вашей подруги девятого ноября? — неожиданно спросил Опалин.

— Сумочка… ну… Элегантная… кожаная… черная… Вот такого размера. — Он очертил руками в воздухе приблизительный четырехугольник.

— У вас в квартире есть телефон? — Леонид Андреевич кивнул. — Какой номер?

Получив ответ, Опалин набрал номер и стал ждать ответа.

«Догадаются они снять трубку или нет…»

— Алло!

— Антон? Это Опалин. Вот что: найдите-ка в квартире дамскую сумочку, кожаную, черную, средних размеров. Как только найдешь, перезвони мне и опиши содержимое.

— Подожди, — неожиданно сказал Антон на другом конце провода. Через минуту трубку взял Фиалковский, старый эксперт, работавший при МУРе много лет.

— Сумочка у меня, — сообщил он, — содержимое описать? Пожалуйста…

Выслушав, Опалин буркнул «Спасибо» и хотел повесить трубку, но передумал.

— Что-нибудь интересное нашли?

— Набойку с женского сапога. Я так понимаю, это Пыжовой. Следов того, что в квартире произошло убийство, я не вижу. Конечно, у него было более чем достаточно времени для уничтожения всех следов, но это плохо согласуется с найденной набойкой.

Опалин поблагодарил эксперта, повесил трубку и повернулся к Орешникову, с тревогой смотревшему на него.

— Леонид Андреевич, вы что-нибудь брали из сумочки вашей подруги?

— Я… ничего. Я только посмотрел, на месте ли деньги. Она обычно носила с собой большие суммы… Но кошелек никуда не делся, и в нем было больше трехсот рублей…

— Тело было еще теплым, когда вы его нашли?

Кивок.

— Как живой человек?

Вновь кивок.

— Скажите, Леонид Андреевич… Когда шли к дому, вы кого-нибудь видели? Кто-то навстречу шел? В парадной никого не встретили?

— Я… нет… не думаю…

— Во дворе машины? Приезжали-уезжали?

— Ну, грузовик мимо меня проехал… Это считается?

— Что за грузовик?

— Обыкновенный. Да я и не смотрел на него…

— И шофера не видели?

— Нет. Зачем он мне? А, понимаю… Вы думаете, он мог бы подтвердить мое алиби?

Нет, Опалин думал совсем о другом. Он придвинул к себе аппарат и набрал знакомый номер.

— Андрей Петрович? Опалин беспокоит. Мне нужно, чтобы вы сравнили два способа удушения жертв. Елена Елисеева и Екатерина Пыжова. Да, это та, о которой умолчал ваш коллега… Но первое тело уже, наверное, затребовали родственники? Ах, вот как… Вы им не отдали? Доктор, я просто не знаю, как вас благодарить… Да, разумеется, как только будет результат, звоните мне.

Повесив трубку, Иван откинулся на спинку стула и несколько мгновений собирался с мыслями.

— Итак… Во-первых, сейчас мы оформим протокол, и вы его подпишете. Во-вторых… задерживать вас я не стану, но возьму с вас подписку о невыезде. Вы, Леонид Андреевич, своими действиями создавали препятствия следствию. Полагаю, вас за это будут судить, но… потом.

— Вы меня отпускаете? — пробормотал Орешников, глядя на собеседника во все глаза. — Постойте, так вы… вы поняли, что я не убивал?

— А я вообще понятливый, — ответил Опалин и сам себя возненавидел за эту ненужную, хвастливую, бесцеремонную фразу. — Не забудьте дать нам адрес и телефон вашего должника Белюстина — для протокола.

…Когда Леонид Андреевич, подписав все бумаги и получив пропуск на выход, скрылся за дверью, Петрович не удержался и негромко заметил:

— Как хочешь, Ваня, а я бы его все-таки закрыл. Хотя бы до окончания экспертизы, которую делает доктор Бергман…

— Экспертиза — это важно, — кивнул Опалин. — Но еще важнее ключ.

— Какой ключ?

— От квартиры Орешникова. Помнишь, он сказал, что у Пыжовой был свой ключ? А в сумочке ключа не оказалось.

— Она могла держать его не в сумочке, а в кармане.

— За кого ты меня принимаешь? Когда тело нашли на скамейке, не было в карманах никакого ключа.

Петрович откинулся на спинку стула.

— Думаешь, грузовик, который видел Орешников…

— Возможно. Но наверняка ничего сказать нельзя. Мы не можем утверждать, что это именно тот грузовик.

— Пыжова убита девятого, Елисеева — утром двенадцатого. Выходит, наш шофер стал чаще убивать? — спросил Петрович после паузы.

— Выходит, так, — просто ответил Опалин.

Как известно, последний день шестидневки является выходным и создан исключительно на радость трудящимся. Однако 24 ноября застало Василия Ивановича Морозова отнюдь не в радужном настроении.

Осенью у него частенько болело левое колено, которое он расшиб аккурат в недоброй памяти 1917 году, когда дворники, в гнилое царское время исправно убиравшие снег и расчищавшие тротуары, стали вдруг почему-то работать спустя рукава. Обычно колено во время перемен погоды начинало ныть, наполняя сердце Василия Ивановича дурными предчувствиями. Он вспоминал о ревматизме, подагре и гангрене и страдал. Чувство юмора в такие моменты отказывало ему напрочь. Зинаида Александровна суетилась вокруг мужа с примочками и совала ему какие-то лекарства, которые он безропотно принимал. Хотя лекарства — по его словам — не помогали, колено обычно утихало — до следующей перемены погоды, и тогда все начиналось сызнова.