Андрей Курков - Самсон и Надежда

К обеду наконец Самсон опись закончил, и заняла она четыре плотных столбца, в которые поместилось все краденое. Только теперь оно выглядело не абстрактными скинутыми в ящики и мешки бандитскими трофеями, а отдельными наборами предметов, указывающими частично на возможных жертв этих ограблений, среди которых отдельно выделялись пострадавшие ремесленники: портной и сапожных дел мастер. Остальное добро могло принадлежать любому зажиточному киевлянину.

Отвлекшись от добычи арестованных красноармейцев, Самсон написал заявление на возврат своего сундука. Отнес к Найдену на резолюцию, но тот потребовал присовокупить к заявлению опись содержимого. Так что вернулся в свой кабинет Самсон с тем выражением лица, которое не скрывало ни усталости, ни сердитого разочарования.

Составление описи своих вещей не принесло Самсону особой радости. А тут еще случайно на дне сундука обнаружил он связку писем, полученных от своей первой любви Полины, уехавшей в 1917 году вместе с родителями в Сербию. Эту пачку он в опись не вставил, а сунул в верхний ящик стола поверх семейного паспорта.

Только пробежав взглядом дозаполненное заявление, Найден диагонально написал размашистым почерком вверху «Вернуть» и поставил подпись. Глянув на бледное лицо парня, отправил его в столовую на обед, после чего посоветовал вернуться домой на пару часиков и подремать.

Поздноватый обед в советской столовой на Столыпинской вдохнул в Самсона новые силы, но эти силы не добавили бодрости телу — только мыслям.

Хлебая картофельный суп, он думал про арестованных красноармейцев и про их добычу. Планы и цели этой простой, крестьянской парочки становились Самсону сейчас куда понятнее, чем накануне. Оба думали вернуться домой к посевным работам. Оба должны были найти себе другую, не военную одежду. Отсюда, ясное дело, и ограбление портного, и налет на сапожную мастерскую. Но и то, и другое можно было с уверенностью назвать провалом. У портного они разжились только тканью да выкройкой костюма, а у сапожника — заготовками, из которых сапоги может сделать только сам сапожник! Получается, переодеться, чтобы незаметно дезертировать, им все равно было не во что! Там, среди награбленного, конечно, еще имелись пару портьер, скатерть с бахромой и даже женская шуба! Но все это годилось лишь на продажу или обмен! А из других ценностей в ящиках и мешках спрятаны были только серебряные предметы! Ни золота, ни ювелирных камней!

Самсон, думая, и не заметил, как отставил пустую тарелку от супа и на ее место придвинул тарелку с пшеничной кашей, политой мясной подливкой.

«Наверное, они брали это в домах в отсутствие хозяев, иначе попались бы ему и серьги, и перстни золотые, и бумажники, — Самсон тут вспомнил о желтом кожаном портфеле с акциями и облигациями. — Это тоже, видимо, где-нибудь в тайном месте нашли, на шкафу. Еще года два назад содержимое портфеля могло стоить немалых денег. Но теперь? Они, наверное, и не разбирались. Заглянули внутрь, а там пачки бумаг, похожих на деньги! Потому и потащили!»

Компот оказался несладким. Уходя, Самсон попрощался с поварихой, но она только кивнула. В столовой теперь она оставалась одна.

Весенний, обещающий скорое тепло ветер дунул ему в лицо. Мимо прошла дама в облезлой лисьей шубе и с красным платком на голове, завязанным так, что только ее глаза и нос были видны. Ее деревянные каблуки гулко стучали по мостовой. Когда он обернулся ей вослед, она остановилась и закашлялась.

Захотелось пройти давно не хоженными улицами, и Самсон свернул на Святославскую, по ней дошел до Нестеровской и вышел на Фундуклеевскую. Больше решил не кружить и отправился прямиком к дому.

Вечером, сидя в кабинете, Самсон перечитывал заявления пострадавших. Васыль принес ему толстую папку. Написаны они были в произвольной форме, и это сразу подсказывало Самсону, что за человек писал ту или иную бумажку. В основном потерпевшие заявляли о грабежах, о снятых пальто и шубах, о портмоне и золотых монетах, отданных грабителям под угрозой оружия. Шесть заявлений, в которых упомянуто было столовое серебро, Самсон отложил в сторону. Попались ему и сразу два заявления от пострадавших сапожников, причем один из них имел мастерскую неподалеку от его, Самсона, дома. У одного сапожника украдены были готовые сапоги и три пары отремонтированной женской обуви, у другого — всё подчистую, включая заготовки для яловых и хромовых сапог, а также коробка медных сапожных гвоздей. Оба эти заявления Самсон присовокупил к отложенным. Далее пошли заявления об угнанных экипажах с лошадьми, об украденном охотничьем австрийском ружье фирмы «Франц Зодиа Ферлах», о похищенных медных музыкальных инструментах. Но ни одного заявления от портного!

Васыль принес кружку чаю, посмотрел на парня с сочувствием и тут же зевнул.

— Товарищ Найден просил к нему зайти! — сказал он и исчез за дверью.

Поднимаясь из-за стола, Самсон пошатнулся. И вспомнил, что не выполнил поручение Найдена, касающееся домашнего короткого сна. Зайдя домой после позднего обеда, он проветривал квартиру и даже мыл керосином пол в кабинете отца, выглядевшем теперь очень странно без письменного стола, но со счетными досками на стенах. Вот и сейчас у него в носу витал запах керосина, вызывавший до сих пор неприятные воспоминания. Однако теперь он мог быть спокоен о дезинфекции такой дорогой ему комнаты. Надо только все-таки заполнить в ней эту странным образом возникшую пустоту!

— Ты уже своих арестантов допрашивал? — поинтересовался Найден.

— Нет, изучал заявления от пострадавших!

— Одно другому не мешает! Тем более, что они могут и помнить, кого и где грабили!

— Так мне что, сейчас их вызвать на допрос? — переспросил Самсон, с трудом понимая, как это все будет происходить.

— Нет. На первом этаже есть комнатка для дознания. Васыль покажет. И даст тебе красноармейца, который будет конвоировать арестованных и стоять на страже. Будешь по одному брать и все записывать в протокол, а потом брать у них под протоколом подпись или отпечаток большого пальца правой руки. Из них двоих кто главный?

— Антон.

— Тогда начинай со второго! Понял?

Самсон кивнул.

Взяв бумаги и ручку с чернилами, отправился он следом за Васылем на первый этаж. Комнатка для дознания походила на тюремный карцер. Окна в ней не было, железные двери запирались на два засова изнутри. Стол тут стоял со старых времен и выглядел он, как парта в плохой гимназии — исцарапан ножами или другими острыми предметами, много раз перекрашенный, последний раз в грязно-зеленый цвет. С одной стороны стола жесткий, неудобный стул с черным квадратом кожи не для мягкости, а для какой-то странной красоты или для порядка. По другую сторону — табурет на удивительно толстых ножках. Под его сиденьем крупная железная цепь свисала к кольцу, вмурованному в каменный пол. Самсон из любопытства подвинул этот табурет, но натянувшаяся цепь не отпустила его дальше чем на вершок.