Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг [Компиляция]

— Спиртное не продаем, — хладнокровно ответила барная фея. — Начальство запрещает. Вы кофе-то пейте, пока не остыл…

Казачинский вздохнул, взял миниатюрную кофейную чашечку с блюдца, поднес ко рту — и замер. Буфетчица тем временем привычными движениями протирала стойку. Юра понюхал кофе, озадаченно моргнул — и выпил содержимое чашки залпом. На щеках его проступил слабый румянец.

— Хороший кофе, — проговорил Казачинский с благоговением.

— Сами завариваем, — с убийственной серьезностью отозвалась буфетчица. — Вы бутербродик-то возьмите. Кофе, он такой, его всегда закусывать надо.

Юра не стал спорить и взял бутерброд с икрой. Его не покидало ощущение, что фортуна, которая все это утро упорно показывала ему спину (и пятую точку), наконец-то начала разворачиваться в его сторону.

— Может, выпьем вместе, а? — предложил Казачинский с улыбкой, облокотившись на стойку. — Кофе, само собой.

— Ну, кофе , конечно, можно, — многозначительно протянула королева буфета, особым образом подчеркнув слово «кофе», и достала из-под стойки темную бутыль с криво приклеенной этикеткой «Квас». Кофе, очевидно, названный квасом в целях конспирации, полился в чашки. Юра и буфетчица весьма двусмысленно поглядели друг на друга, слегка чокнулись кофейными чашками и выпили. Буфетчица закусила кремовым пирожным, Юра взял себе бутерброд, на сей раз — с осетриной.

— А ты, значит, тут из-за Пыжовой, да? — спросила буфетчица.

Казачинский не стал протестовать против сокращения дистанции и фамильярного «ты». Женщина, которая тебя кормит и, между прочим, поит, имеет на такое обращение полное право.

— Из-за нее, — подтвердил, блестя глазами. — Кстати, меня Юрой зовут.

— А я Клава.

— Предлагаю выпить за знакомство… еще по чашечке кофе, — быстро закончил Казачинский. — Пока меня начальство живьем не съело…

— За что?

— Да послали меня выяснить насчет Пыжовой, что да как. С кем только я не говорил, и все без толку.

— Да, они тут такие, — заметила буфетчица, наливая сорокаградусный то ли «кофе», то ли «квас». — А что тебе про Пыжову надо знать?

— Ну… Прежде всего каким человеком она была.

— Она-то? — Буфетчица взяла свою чашечку и холодно усмехнулась. — Сука.

— Да? — неопределенно протянул Казачинский, гадая, что последует за этим сногсшибательным признанием.

— Конечно. На собраниях речи толкала и про международное положение могла все, что хошь, объяснить, а сама у иностранцев вещи клянчила и потом их продавала. Духи, одежду, вот это все. Ну и дарили ей, конечно, много. За разные услуги.

— Какие именно услуги?

— Ну, уж не за то, как переводила. Говорили, спит она со всеми, к кому ее прикрепляли.

— Постой, — пробурчал Юра, что-то соображая. — Так она же группы сопровождала…

— Не-не, ее обычно прикрепляли к важным гостям. Для групп другие переводчики есть, попроще. Конечно, совсем важных туристов ей не доверяли — Ромена Роллана, к примеру. Но вот каких-нибудь коммунистов приезжих или журналистов — запросто.

Голова у Юры уже шла кругом.

— А про семью что-нибудь знаешь?

— Знаю, — с готовностью ответила Клава. — Мать у нее и два брата, все до сих пор в деревне живут.

— В деревне? — Юра изумился.

— Ага, Бисерово называется.

— Это рядом с Москвой?

— Ну, не совсем рядом, но добраться можно.

— Погоди, но если она из деревни, как же она английский выучила и вообще…

— А она очень хитрая была. Все впитывала. Мужик у нее был, решил ее образованием заняться. У тебя, говорит, талант к языкам. С французским и немецким сейчас много кого, а вот с английским — мало. Учи английский. Ну, она и стала учить. Потом он ее сюда, в «Интурист», пристроил. А потом его замели. По пятьдесят восьмой. Она против него показания давала и вообще от него отреклась. Некоторые думали, ее тоже того, заметут за компанию. Но не замели и даже с работы не погнали.

— А как к ней тут относились?

— Бабы? Терпеть не могли. Мужики получше, это да. Интересовались. — Клава нахмурилась. — Слушай, только давай договоримся: я тебе это рассказываю вроде как под большим секретом. Никаких бумажек или, как там у вас принято, я подписывать не буду, ясно? Мне неприятности на работе не нужны. Тут все стукачи, но им не понравится, если про них тоже начнут всякое рассказывать…

— Клава, ты золотая женщина, — серьезно ответил Казачинский. — Какие неприятности? Я вообще тут кофе пью, и говорим мы… о погоде.

— О погоде? Ну ладно. — Клава улыбнулась, и на щеках ее вспыхнули такие обольстительные ямочки, что Юра на несколько мгновений напрочь утратил дар речи. — Еще о погоде рассказать? Про дождик, про облачность, про снежок? Давай, спрашивай, пока никто не пришел.

— У Пыжовой был кто-нибудь?

— В смысле, постоянный? Был, конечно. Орехов… нет, Орешников. Он в ВОКСе работает.

— Это Всесоюзное общество культурных связей? — сообразил Казачинский.

— Оно.

— Какие у них были отношения?

— Ну, какие, какие… Он пожиже, чем ее бывший, конечно. Она его при себе держала — Орешникова, в смысле, — потому что никто получше не подворачивался.

— Она сама так тебе сказала? — небрежно спросил Юра.

— Не мне, Рейсихе. Но разговор был при мне, это да. Кто ее убил-то?

Казачинский ограничился тем, что развел руками.

— Мы только это дело получили. Ее даже опознать долго не могли — нашли без документов. Не знаешь, что она могла ночью в районе Никитского бульвара делать? В гостях была или, может, родня там живет?

— Никитского… — Клава задумалась, — да нет вроде. Орешников на другом конце Москвы — на улице Чернышевского. А сама она вроде на Садовой-Самотечной.

Не Клава, а просто клад. Или кладезь. Юра поймал себя на желании расцеловать буфетчицу.

— А подруги у нее были какие-нибудь?

— Какие подруги? Я ж говорю — она сука была. Ну, вертелись вокруг нее разные бабы, которым она сбывала лишние вещи. Но это ж не подруги.

Дверь буфета отворилась, на пороге возникли две женские фигуры. Казачинский понял, что пора закругляться.

— Сколько я тебе должен? — спросил он.

— Нисколько. Не путай мне отчетность.

Юра не стал спорить, лишь оторвал кусок бумажной салфетки и написал на нем свой номер.

— Вот если захочешь мне позвонить. Днем скорее всего ответит женщина — это моя сестра. Я ее предупрежу, она мне передаст все, что ты скажешь.

— Ладно, — сказала Клава, опуская обрывок салфетки в карман своего фартука, и повернулась к новым посетительницам, напустив на себя профессионально любезный вид. — Что вам угодно?

Когда Казачинский вошел в кабинет Опалина, тот, разложив перед собой дела четырех жертв, рассматривал извлеченные из папок фотографии. На Юру старший оперуполномоченный едва взглянул.