Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг [Компиляция]

— Мы делаем все, чтобы ее избежать, — сказала Мария после паузы. — Вопрос в том, насколько он увязнет в противостоянии с Англией и Францией. Но есть еще масса нюансов, которые надо учитывать. Многое может произойти, знаете ли.

— Понимаю, — вздохнул майор. — Если бы Гитлера в ноябре прихлопнули, было бы куда легче.

— Нет, не было бы. Гитлер — это только элемент машины. Машина создана им и пущена в ход, но без него она не развалится. Убийство Гитлера лишь сплотит нацию, а преемник, поверьте мне, найдется без труда. Вопрос стоит так: что сломает машину. Пока не очень похоже на то, что ее похоронит Западный фронт…

Через три дня после того, как загадочная знакомая Опалина обсуждала с майором перспективы войны, в дверь квартиры 51 позвонили граждане в форме, прибывшие в сопровождении управдома и дворника. Войдя в квартиру, граждане разделились: часть прошла в комнаты Ломакиных вместе с дворником и управдомом, а остальные отправились к бабке Акулине, попросив электрика и Таню присутствовать при следственных действиях в качестве понятых.

— Я не понимаю, — пробормотал Ломакин, — товарищи, в чем дело?

— Подделывать гири, товарищ, это преступление, — добродушно разъяснил ему один из незваных гостей. — Разбавлять бочковое варенье водой, излишек сбывать на сторону, а деньги класть себе в карман — тоже. А что вы творили со сметаной? Я уж молчу о…

— Я ничего не знаю! — заверещал Ломакин. — В магазине были и другие служащие… Может быть, я виноват… недостаточно следил за ними…

— Ваши сообщники уже арестованы и дают показания, — осадил собеседник. — И об участии старшего сына в ваших махинациях тоже рассказали. Он ведь числился у вас продавцом?

Мадам Ломакина рухнула на стул и зарыдала. Жизнь разваливалась вдребезги, как парадный сервиз, который уронила неловкая прислуга.

Тем временем в комнате Акулины другой незваный гость считал килограммы сахара, муки, риса, пшена, различных чаев и банки консервов.

— Это все мое! — кричала бабка.

— И вы, значит, не спекулируете? На рынок не ездите и втридорога не продаете?

— Какое втридорога! — вскинулась Акулина. — Иногда только продам килишко-другой… и то себе в убыток…

— Аж слезы наворачиваются на глаза, — сказал бессердечный гость и принялся писать протокол обыска.

Вернувшись вечером домой, Василий Иванович узнал, что Ломакина, его старшего сына и бабку Акулину замели за воровство и спекуляции, а мадам Ломакина, шумно сморкаясь в платочек, вместе с младшим сыном поехала к своему дяде-адвокату — советоваться насчет того, можно ли будет выручить мужа.

— Что творится, что творится! — вздохнул Василий Иванович, ставя футляр с тубой в угол. — А что у нас будет сегодня на ужин?

Дни тянулись однообразно и уныло. Опалин рассчитывал на быстрое восстановление и приходил в отчаяние, понимая, что здоровье возвращается к нему медленно. За время болезни он сильно исхудал, желудок отвык нормально работать, все тело болело, и вдобавок Иван не мог долго находиться на ногах — тотчас же начинала кружиться голова.

Отражение в зеркале нервировало его. Он зарос бородой, а когда сбрил ее, вид худого лица с огромными синяками под глазами стал производить на Опалина тягостное впечатление. Его мучила мысль, что он вообще никогда не оправится окончательно и не сможет вернуться к работе.

Конечно, его навещали друзья, но и им было не под силу повлиять на его душевное состояние. Чаще других приходил Терентий Иванович и почему-то — Никифоров, с которым Опалин работал меньше, чем с остальными. Проводник ухитрялся даже привести с собой Фрушку. По его команде собака показывала разные трюки, и это вносило в жизнь Ивана хоть какое-то оживление.

Много раз приходил Петрович, наведывался Антон, который рассказал, как получил комнату по соседству с Казачинским. Юра все-таки ушел из МУРа. Заглядывала к Опалину Лиза, бывала и Нина, но Опалин, остро ощущая себя развалиной, тяжело переносил визиты молодых женщин.

Приезжал к нему и Соколов, которого доктор попросил воздерживаться от курения в присутствии пациента. Опалин уже знал, что следователь застрелил Храповицкого и нашел ночного убийцу, но узнать подробности от главного действующего лица было, конечно, интересней.

— В общем, он был недоволен своей жизнью, потому и убивал, — сказал Соколов. — Дома у него нашли тайничок, в котором он хранил основную часть трофеев. Штук тридцать или около того, и всё — не деньги, не золото, не ценности. Так, мелочовка всякая. Если судить по количеству вещей в бумажнике и в тайнике, он убил больше сорока человек. Но где-то у него остался еще один тайник, до которого я не добрался. Там папироса Елисеевой, ключ Пыжовой и наверняка еще что-то. Нет, я бы все обнаружил, но мне не дали. Яшин взъелся на меня, велел дело закончить и сдать в архив. Он все никак не мог проглотить, что убийца оказался совершенно обыкновенным гражданином и даже кандидатом в члены партии.

— Я слышал, у тебя были неприятности из-за того, что ты погнался за Храповицким, — сказал Опалин. — Это правда?

— Правда. — Соколов усмехнулся. — Понизили меня, хоть и обещали… впрочем, неважно. Я теперь простой народный следователь. Как поправишься, заходи ко мне. На меня теперь стажеров сваливают, приходится их натаскивать. Я уж, знаешь, даже привык с собой нашатырь носить. Никогда не знаешь, когда очередной стажер при виде трупа в обморок свалится.

— Как поправлюсь, зайду, — пообещал Опалин, а про себя добавил: «Если поправлюсь».

Навестил выздоравливающего и Николай Леонтьевич. После этого визита Иван немного успокоился, потому что Твердовский пообещал Ивана не увольнять и вообще ждать сколько угодно, пока он не вернется к работе.

— В санатории бы тебе подлечиться… Мы тебе организуем самый лучший.

Санаторий в итоге оказался обычный, но недалеко от Москвы, и добраться туда оказалось легко — это было важно для Ивана, который теперь не лучшим образом переносил переезды. В первый день пребывания Опалин достал из чемодана фотографию Маши. Карандашные надписи на обороте были стерты, а вместо них появилась новая: «Постарайся меня забыть».

Но Опалин не забывал ничего — ни хорошего, ни плохого. Так уж был устроен. Он терпеливо принимал лекарства, ходил на все процедуры и выполнял все предписания. Его покорность обезоруживала врачей, привыкших иметь дело с пациентами куда более капризными и нетерпеливыми. Главврач распорядился продлить его пребывание на месяц, потом еще на один. Поначалу он считал, что после всех перенесенных операций Опалину повезет, если он сможет ходить по улице с тростью и без провожатого. Но Иван был упорен. Он не хотел ни трости, ни провожатых, он карабкался по лестницам, делал дыхательные упражнения и чувствовал, как с каждым днем к нему по капле возвращаются прежние силы. Однако борьба за возвращение к себе прежнему была только одной стороной его существования. По вечерам, лежа в постели, он размышлял над головоломкой, которую все остальные считали решенной. Иванов убил Пыжову и Елисееву, просто следователь не сумел найти последний тайник с принадлежавшими им вещами. А Опалин считал, все было совсем иначе.