Сергей Богачев - Охота на императора

Русский инженер не стал переводить сразу, а лишь обратился к смотрителю, пытаясь скрыть свое волнение:

– Мистер Харрис… Всего-то нужно удостовериться в моей правоте. Чертеж в конторе, на местности разбиты колья. Вы сейчас совершаете непростительную ошибку…

– Пятьдесят, и точка. Больше не дам!

– Я не о людях. То, что их было триста, в данный момент не имеет значения. Я о кладбище. Они этого не простят, – русский инженер пытался вразумить своего смотрителя, одновременно наблюдая, как взгляд старика Ли меняется с благостного на колкий, даже жестокий.

– Да кем он себя возомнил, чтобы меня прощать? Иисусом Христом? Пошел вон, узкоглазая тварь!

Последняя фраза Харриса, произнесенная тоном колонизатора и сопровождаемая красноречивым жестом, в переводе не нуждалась.

Старик Ли, погладив рукой свою жиденькую, но длинную бороду, тут же поднес ладонь к горлу, резко проведя по ней ребром. Харрис, уже отдававший команды механику, этого не заметил, а русский инженер не стал его расстраивать, он лишь поклонился старику, всем своим видом выражая сожаление…

– Хотя фортуна вновь и вновь любезна…

Цыгане с присущим им темпераментом, стоя в пол-оборота к зрителям, эмоционально жестикулировали, медленно группой двигаясь к центру сцены.

– Беспечность – наш коварный враг! – продолжали их соплеменники со сцены.

– Помни, друг мой, что до края бездны…

Фраскита и Мерседес явно проигрывали красавице Кармен не только сценическими костюмами и размером алых цветков в пышных черных волосах, но и чертами лица. Лузгин с самого начала оперы обратил внимание, что подружки роковой цыганки явно более опытны, чтобы не сказать – староваты для своих образов. На их фоне главная героиня, выгодно отличавшаяся стройностью фигуры и красотой лица, держала на себе внимание зрительного зала, совершенно не напрягаясь.

– В горах один неверный шаг… – за время представления Лузгин, не отличавшийся искренней тягой к опере и глубоким знанием предмета, всё же приспособил свой слух и из общего хора уже выделял меццо-сопрано Кармен.

Сегодня случился один из тех редких дней, когда функции адъютанта предусматривали сопровождение Великого князя Константина в оперу. Лузгину была определена не совсем для него обычная миссия – от имени Константина Николаевича оказать знак внимания оперной диве Бриджид, исполнявшей партию Кармен в составе итальянской труппы. Великий князь, имевший репутацию большого ценителя искусства и женской красоты, не мог пропустить премьеру еще и потому, что был заинтригован восхищенными рекомендациями княжны Екатерины Михайловны Долгоруковой, к мнению которой он нередко прислушивался.

– Бесподобно… – Татьяна легким касанием руки обратила на себя внимание мужа, – правда ведь?

Десять лет назад Лузгин обещал своей будущей супруге, что больше никогда не будет неожиданно исчезать из её жизни, и он свое слово держал. Теперь всегда, когда приходилось отбывать куда-нибудь по поручению Великого князя, Леонид Павлович первым делом отправлялся домой и там, сложив руки перед собой, с некоторой нотой театральности умолял жену отпустить его. Татьяна же, согласно их ритуалу, принимала величественную позу, протягивала руку и после того, как её вечный поклонник прикладывался губами к тонким пальцам, позволяла ему подняться с колена и всегда давала одно и то же напутствие: «Оставьте, друг мой, свой скверный характер дома и не пытайтесь искать себе испытаний больше, чем сможете вынести. Помните: я запретила вам дуэли!» Лузгин всегда при этом почтенно кланялся, молчаливо и покорно принимая условия жены. Обстоятельства, при которых их роман из флирта превратился в любовь, оба помнили в красках и деталях. [15] Указанные обстоятельства любопытный читатель найдет в первой книге о приключениях адъютанта: «Аляска. Крым. Сделка века.»

– Парижские критики утверждают, что опера несколько легкомысленна, как и её главная героиня… – слегка наклонившись к уху мужа, прошептала Татьяна.

– Да, я тоже читал… именно этот факт, похоже, и привлекает публику… Все эти люди собрались здесь, чтобы не только насладиться прекрасными голосами, но и познать историю порока и предательства… – ответил Лузгин.

Где-то сзади раздался осуждающий и трудноразличимый шепот, означавший, что чета Лузгиных позволила себе в храме искусства слишком много слов. Татьяна улыбнулась и слегка сжала руку супруга в знак согласия с его мнением – совместные выходы в свет, а уж в театр, так и подавно, в силу особенностей службы мужа были большой редкостью, так что некоторые мелкие проколы в вопросах этикета можно было считать вполне объяснимыми.

Искренне пораженный случившимся, Эскамильо на сцене удивленно рассматривал свою шляпу, продырявленную выстрелом и с недоуменным взглядом искал своего обидчика:

– Чуть точней – и гуляй с дырявой головой!

– Эскамильо?

– Клянусь! – диалог тенора и баритона заставил публику затаить дыхание. Сюжет набирал обороты.

– Поучать не берусь, но дам один совет: под пулю лезть не надо, когда нужды в том нет… – Хосе в своем наущении оказался столь убедителен, что Татьяна, повернувшись к мужу, лишь подняла брови в подтверждение полного согласия с услышанным.

– Я пули не боюсь! – Эскамильо парировал решительно, вскинув правую руку вверх, в сторону зала.

– Пусть не раз у виска шальная пуля свиснет! Страшна ль она тому, кто без ума влюблен?

Адъютант в свою очередь повернул голову в сторону жены, изобразив на своем лице вопрос, будто это он только что нараспев произнес со сцены эту реплику.

– Любовь в оценке знатока дороже жизни! – Эскамильо пропел этот известный всем постулат, после чего опустил взгляд в пол, всем своим видом показывая, что последнее слово осталось за ним. Татьяна же, поддержав немой диалог с Лузгиным, слегка пожала плечами, выразив сомнение в искренности своего героя.

– Значит ваша избранница здесь? – почти в отчаянии прокричал Хосе, а Татьяна продолжила взглядом допрашивать мужа, вторя вопросу со сцены – спонтанная пантомима между супругами, так кстати, уложившаяся в либретто оперы, обоим доставляла удовольствие.

Эскамильо, широко расставив ноги, уперся рукой в бок и тут же, не потратив лишней секунды на раздумья, ответил сержанту Хосе:

– Так и есть! Твоей догадкой восхищен!

Лузгин обеими руками изобразил триумфальный жест, означавший, что правда раскрылась, после чего, увлеченный экспромтом, позволил себе невиданную слабость – послал жене воздушный поцелуй.