Борис Сударушкин - Секрет опричника; Преступление в слободе

Я не могу сказать про себя, что быстро схожусь с людьми. Степан Степанович, несомненно, обладал этим талантом – не прошла и минута, а он разговаривал со мной, как со старым знакомым.

– Марк Викторович сообщил мне, что вы – литератор. Не иначе как надумали написать что-нибудь в историческом жанре?

Непосредственность, с которой был задан этот вопрос, заставила меня дать на него столь же откровенный ответ:

– Просто я никогда раньше не был в Оружейной палате, вот и воспользовался случаем. А если говорить о жанре, то меня, каюсь, больше привлекает приключенческая литература и исторические загадки.

– Интересное сочетание. – Степан Степанович покрутил головой, словно бычок на привязи. – Однако оно не лишено смысла – наша отечественная история до того запутанная и сложная, что каждая ее страница может стать темой для приключенческой повести. Впрочем, сейчас вы убедитесь в этом сами. Сегодня моя очередь вести экскурсию, вот я и остановлюсь на тех экспонатах музея, у которых наиболее загадочные судьбы. Не возражаете?

– Ни в коем случае!

– Впридачу могу дать вам один совет – напишите об отделе, в котором работает Марк Викторович. Интереснейшая служба! Я, когда узнал, чем они там занимаются, сначала даже не поверил, что такой отдел может существовать в действительности.

Мне ничего не оставалось, как рассказать Степану Степановичу, что я уже написал об этом отделе в повести «Секрет опричника».

– Выходит, вы с Марком Викторовичем давно знакомы?

– Мы из одного села, вместе учились в школе.

Степан Степанович помедлил, прежде чем спросить:

– А вы не касались в своей повести загадки Янтарной комнаты?

Я как можно лаконичней рассказал об аресте авантюриста Отто Бэра, при допросе которого Янтарная комната упоминалась.

– Значит, Марк Викторович продолжает ее поиски, – удовлетворенно произнес Степан Степанович. – Ведь мы с ним благодаря Янтарной комнате и познакомились. Каким-то образом в милиции оказался целый чемодан янтарных украшений. А я по долгу службы давно занимаюсь янтарем, вот меня и пригласили определить их ценность и происхождение. Представьте же себе мое изумление, когда я увидел среди них детали Янтарной комнаты! Честное слово, меня чуть удар не хватил.

– Странно, почему об этой находке не сообщалось в печати? Почему Марк ни слова не сказал мне о ней?

– Не спешите упрекать Марка Викторовича, – охладил мои эмоции Степан Степанович. – После того как я тщательно исследовал украшения, то пришел к печальному выводу, что это не подлинные детали, а только копии, но исполненные на самом высоком уровне.

Сообщение Степана Степановича поразило меня:

– Подделка?! Но кому она потребовалась?

– Этот вопрос до сих пор мучит и меня. Впрочем, есть одно веское подозрение. Перед самой войной, готовясь к реставрации Янтарной комнаты, архитектор Крестовский сделал черно-белые снимки с ее панелей. Кроме того, сохранились снимки, выполненные немецким фотографом, когда Янтарная комната демонстрировалась в Кенигсберге. Так вот, на немецких снимках нет тех самых янтарных украшений, копии которых обнаружила наша милиция. Можно предположить, что подлинные детали пропали при демонтаже и перевозке Янтарной комнаты, поэтому немецкие мастера создали копии, но поставить их на место не успели. Именно эти копии и оказались у Марка Викторовича. При случае спросите вашего приятеля, не прояснилась ли их история. Тогда, если его не затруднит, пусть позвонит мне.

– Почему вы сами не зададите ему этот вопрос?

– Как-то неудобно, – замялся Степан Степанович. – А вдруг тут служебная тайна, которую не положено знать посторонним?..

Мне вспомнилось, что это же соображение постоянно удерживало от вопросов и меня, когда Марк занимался поисками новгородских сокровищ. Я пообещал Степану Степановичу как-нибудь завести с Марком разговор о поддельных украшениях из янтаря, и мы направились к входу в первый зал Оружейной палаты, где уже собралась группа экскурсантов, нетерпеливо поглядывающих на часы.

Степан Степанович сдержал данное мне обещание выделить те музейные экспонаты, судьбы которых отличались особой таинственностью; но я не стану повторять здесь его увлекательный рассказ полностью, поскольку это может отвлечь меня и читателей от происшествия, сыгравшего в последующих событиях весьма важную роль. Остановлюсь только на экспонатах, каким-то образом связанных с именем Грозного, – после участия в поисках новгородских сокровищ у меня появился к нему особый интерес.

Так я обратил внимание на мерную икону «Иоанн Лествичник». Ее золотой оклад, украшенный тончайшим орнаментом из скани, залитым разноцветной эмалью, придавал иконе особый праздничный, нарядный вид. Из объяснений Степана Степановича я узнал, что мерными назывались вытянутые иконы, длиной равные росту новорожденного младенца. Эта икона поступила в Оружейную палату из Архангельского собора – родовой усыпальницы русских великих князей и царей. В 1554 году икону выполнили кремлевские мастера в честь рождения сына Грозного – царевича Ивана, несостоявшегося царя Российского государства. Не помогла икона уберечься от преждевременной, насильственной смерти тому, в честь кого она так талантливо была сотворена неизвестными русскими мастерами.

В 1561 году опять-таки безвестный умелец выковал из целого куска золота блюдо весом в три килограмма, украшенное растительным орнаментом, в сплетениях которого и была проставлена дата изготовления. Это блюдо Грозный подарил своей второй жене – черкасской княжне Марии Темрюковне. Целых восемь лет была она русской царицей, а скончалась скоропостижно, может, не без помощи «любящего» супруга.

Следующий экспонат – кольчуга воеводы Петра Ивановича Шуйского, погибшего под Оршей во время Ливонской войны. Позднее Грозный пожаловал кольчугу Ермаку, присоединившему к Русскому государству сибирское ханство Кучума. Но словно злой рок преследовал владельцев этой кольчуги – погиб, утонув в Тоболе, и второй ее владелец, после чего она поступила в Оружейную палату на вечное хранение. И смотрел на посетителей музея из-под островерхого шлема одетый в эту злосчастную кольчугу усатый манекен, вряд ли похожий и на царского воеводу Шуйского, и на казацкого атамана Ермака.

Украшенное драгоценными камнями Евангелие – вклад Ивана Грозного в Благовещенский собор. Были среди восточных разноцветных камней и сапфиры, пользовавшиеся особой любовью Грозного, поскольку они, по преданиям, которым верил мнительный царь, «могли измены и страхи отгонять». Но не смогли сапфиры, во множестве хранившиеся в царской кладовой, уберечь Грозного от страха перед неминуемой смертью, от боязни предательства со стороны даже самых близких ему людей.