Валерия Вербинина - Дом на Солянке [litres]

– Только что. А у вас разве не Ракицкий о бегах пишет?

– Он, просто мы поспорили. Ну, насчет победителя.

– У вас нет шансов выиграть у Ракицкого, – сказала женщина и засмеялась так молодо и очаровательно, что Должанскому захотелось слушать ее еще и еще. Но он отогнал от себя мысли, которые могли ему помешать, галантно поблагодарил собеседницу и повесил трубку.

Посетителей в то утро не было: угрозыск всех распугал, тем более что поэты – народ, как известно, чувствительный. (Фарбман в таких случаях добавлял: к гонорарам.)

Должанский разобрал почту и даже нашел хорошие стихи, но иное занимало его мысли, и он нет-нет да поглядывал на наручные часы. Наконец он решился и снял трубку.

– Алло! Третий заезд уже состоялся?

– Ах, это опять вы! – засмеялся голос. – На кого вы ставили?

– Я ни на кого не ставил. Я сказал, что Вымысел придет первым.

– Вымысел! Эх вы! Первым пришел Банкрот. Две минуты девятнадцать с половиной секунд. Можете записать, если хотите! А Вымысел – второй.

– Банкрот, значит? – вздохнул Должанский. – Теперь я должен Ракицкому пиво. Спасибо, прекрасная барышня. Хорошего вам дня!

– Тук-тук! – В дверь протиснулся Глебов, держа в руке трубку. – Что за разговоры о банкротах?

Петр Яковлевич холодно посмотрел на гостя. Но Степа был слишком толстокож, чтобы его можно было пронять взглядом.

– Только не говори мне, что написал стихи, – сказал Должанский. – Я этого не переживу.

Степа решил, что его собеседник удачно сострил, и весело засмеялся.

– Нет, я не про стихи. Басаргин клянется, что он ничего не знает, а он ведь водится с этим… Опалиным. Ты в курсе, что Колоскова вроде нашли?

– Правда?

– Да, и говорят, что его убили.

– А я-то думал, он удрал с деньгами, – протянул Должанский, почесывая бровь. – Это было бы умнее, чем стать трупом.

– Может, его Петров убил? – высказал предположение Глебов. Он сунул в рот трубку и выпустил клуб дыма.

– Почему Петров?

– Ну, не знаю. Убил же он твоего знакомого.

– Какого знакомого?

– Хитрец ты, Петя, – сказал Глебов и дружески ткнул Должанского кулаком в плечо. Тот отодвинулся и даже встал с места. – Я же видел, как он вчера из твоего кабинета выходил.

– Кто выходил?

– Ну Карпов этот! Ты что, забыл? Или сказал агентам, что его не видел, чтобы они тебя не заподозрили?

– А в чем меня можно заподозрить? – удивился Должанский. – Не приходил он ко мне…

– Как не приходил, когда я точно помню – он от тебя вышел, и вид у него был такой, словно он увидел привидение.

– Степа, – сказал Петр Яковлевич после паузы, чувствуя, как у него холодеет лицо, – не выдумывай.

– Да что я выдумываю? Говорю, что видел…

– Ничего ты не видел, – прошипел Должанский. Он взял какую-то папку со стола, притворился, что читает содержимое, и сделал несколько шагов по комнате.

– Ты меня с толку не сбивай, – важно сказал Глебов. – Я еще думал – сказать угрозыску, что он у тебя был, или нет. Потом подумал – какая разница, если его Петров убил? А теперь думаю: может, надо было сказать? Может…

Оказавшись за спиной Глебова, Должанский бросил папку, прыгнул на Степу и, захватив его горло локтем, стал душить. Глебов захрипел и стал вырываться, но противник держал его крепко. Спиной убийца привалился к двери, чтобы никто не вошел. Через несколько мгновений раздался едва различимый хруст – это Должанский, применив один из приемов своего обширного арсенала, сломал противнику шею. Отпустив Глебова, он дал тому упасть на пол, а сам запер дверь и быстро оглядел комнату. За долю секунды приняв решение, он распахнул дверцы шкафа, придвинул сбоку стул, а затем стал вытаскивать кипы лежащих внутри бумаг и перекладывать их на сиденье и под него. Освободив достаточно пространства, чтобы поместить туда человеческое тело, Должанский взял труп Глебова под мышки, подтащил его к шкафу, усадил внутри и закрыл дверцы. Подумав, он поставил перед шкафом еще один свободный стул и перегрузил часть бумаг на него, исключая вероятность того, что дверцы из-за старости или иных причин вдруг раскроются сами по себе. Затем Петр Яковлевич быстро осмотрел помещение, поднял брошенную папку, убедился, что нигде не осталось следов его преступления, достал из ящика стола расчесочку, причесал волосы, сам себе улыбнулся в зеркале и отпер дверь.

«Уйти прямо сейчас или… Конечно, его хватятся не сразу, но ведь хватятся же. Но главное не это. Главное – Банкрот… Спасибо Ракицкому, проболтался о том, что они затеяли. Тысяч тридцать могли взять, а может, и больше… Ведь остальные наверняка ставили на Вымысла. Банкрот… Я – полный банкрот, и меня спасет Банкрот, если я в конце все не испорчу. С такими деньгами… у, с такими деньгами я кое-что смогу сделать для себя. И это «кое-что» будет поинтереснее общения с безграмотными графоманами… и грамотными тоже».

– Петр Яковлевич! – В дверь просунулся Фарбман. – Вы не видели Глебова?

– Нет.

– Мне сказали, что он вроде шел сюда.

– Можете войти и проверить, здесь ли он, – ответил Должанский с тонкой усмешкой. Он тихо наслаждался собственным черным юмором, который мог понимать только он сам.

Фарбман вошел в кабинет и огляделся. Дверь за ним затворилась с легким скрипом.

– Агенты уже ушли? – небрежно спросил Петр Яковлевич.

– Что? – переспросил юморист. – Да, кажется, ушли и труп с собой забрали. А почему трубка Степы лежит под столом?

Опустив глаза, Должанский и впрямь увидел проклятую трубку, которая закатилась под стол и спряталась за ножку стола, поэтому он ее не заметил, когда заметал следы. Когда Петр Яковлевич поднял голову, с его лица словно сползла маска, и перед Фарбманом предстал настоящий Должанский. Стальные глаза были холодны как лед, он странным образом тотчас же перестал сутулиться. Юморист, инстинктивно сообразив, что дело нечисто, попятился к двери.

– Не подходите ко мне, я закричу, – пробормотал он. Должанский по-прежнему смотрел на него, как кошка на мышь, как хищник смотрит на пищу, не думая о том, что перед ним живое существо. – На по…

Их разделял стол, и сразу дотянуться до противника Петр Яковлевич не мог, поэтому принял единственно верное решение – схватил со стола тяжелую лампу и швырнул ее в Фарбмана. Тот взвизгнул и метнулся к двери, но, прежде чем он успел выскочить в коридор, Должанский настиг его и стал душить несчастного шнуром от лампы. Через несколько мгновений все было кончено, и Петр Яковлевич повторил процедуру: запер дверь, вытащил бумаги из шкафа, засунул туда второй труп и подпер дверцы снаружи. После этого он осмотрел ящики стола, забрал некоторые личные вещи вроде расчески, распихал их по карманам, вышел и запер дверь снаружи. Позже Зина Кострицына с содроганием вспоминала, что встретила Должанского возле лестницы и он сердечнейшим образом ей улыбнулся.