Николай Пахомов - Золото гуннов [Proza.ry]

— Товарищ генерал, Виктор Николаевич, — словно подброшенная невидимой пружиной, вскочила со стула секретарь приемной начальника УВД по Курской области подполковник милиции Гладкова Мария Ивановна, как только генерал-майор Балышев переступил порог приемной. — Вам звонил начальник УФСБ Винников. Просил связаться… — привычным движением рук поправила форменную юбку.

Оправка нижней части одежды — чисто женский жест. Возможно, даже механический, проводимый на уровне подсознания. Но сколько в нем намешано: тут и разглаживание возможных складок одежды, и оглаживание собственных тугих округлостей, и эффектный показ кому надо фигуры.

Марии Ивановне за тридцать пять, и она для кое-кого все еще Машенька. Однако для остальных — «хороша Маша да не наша». И, как большинство женщин, следит за своей фигурой. Статус обязывает. А потому, даже находясь в форменной одежде, всегда выглядит не только строго, но и женственно. Радует формами и статью мужской взгляд.

Тонкий парфюм — подарок генерала — дополняет ее профессиональный образ. Раньше достать хорошие женские духи — проблема из проблем. Только по великому блату. Ныне же — едва ли не на каждом углу продают, только купюрами шурши.

Голос у Марии грудной, бархатистый, располагающий к доверительным отношениям. Речи краткие, ясные. Секретарь все же… не сотрудник патрульно-постовой службы. Понимать надо.

Балышев, приостановившись, слегка кивнул начавшей седеть головой, что должно было означать «понял». И вальяжно-неспешной походкой прошествовал в свой кабинет. Там, прежде чем усесться в кожаное кресло, расстегнул пуговицы генеральского кителя, снял галстук, украшенный российским гербом, ослабил ворот форменной рубашки. Поерзав крепким задом и угнездившись покомфортнее, поднял трубку телефонного аппарата закрытой связи.

— Здравия желаю, господин генерал! — немного глуховатым и шероховатым от природы голосом пророкотал в невидимую за тонким слоем золотистого пластика мембрану микрофона. — Секретарь доложила: интересовались… компетентные органы, — пошутил суховато.

На дворе была осень двух тысяч десятого, и милицейский генерал мог позволить себе шутку. Точнее, легкий намек на обстоятельства теперь уже бесконечно далекого и приснопамятного тридцать седьмого года двадцатого столетия. Время, время…

Что ответил милицейскому генералу генерал федеральной службы безопасности, осталось тайной. Но только сразу после недолгого общения с коллегой из УФСБ в кабинет к Балышеву были вызваны начальник уголовного розыска полковник милиции Бородкин Юрий Павлович и начальник следственного управления полковник юстиции Андреевский Сергей Григорьевич.

— Присаживайтесь, — коротко поздоровавшись с прибывшими, жестом руки указал генерал на стулья напротив себя. — Есть разговор.

Бородкин и Андреевский молча уселись на свои места. Их стулья хоть и не пронумерованы, и без табличек, но давно, пусть и негласно, персонально закреплены. Об этом все, кому положено, знают и привычно занимают места, согласно «купленным билетам».

Генералу, когда тот вызывает в свой служебный кабинет, вопросов не задают. Потому полковники хранили молчание, блуждая расслабленными взглядами по стенам и углам генеральского кабинета. Ждали.

— Только что состоялся разговор с начальником УФСБ, Петром Ивановичем Винниковым, — выдержав положенную паузу, приступил генерал к сути дела.

Полковники, оставив в покое стены и углы, позволили себе обменяться быстрыми и красноречивыми взглядами: мол, наконец-то, что-то начало проясняться… Как и все нормальные люди, неизвестность, неопределенность они не жаловали.

— Смежники через своих брянских коллег задержали двух «черных копателей», пытавшихся вывезти за кордон какой-то клад… то ли скифский, то ли времен гуннского нашествия…

— Вот это да! — услышав о скифах и гуннах, не сдержавшись, тихо воскликнул более эмоциональный Андреевский, тогда как флегматичный Бородкин предпочел молча внимать размеренной речи «шефа».

— А ваше «да!», Сергей Григорьевич, будет заключаться в том, что это уголовное дело предстоит расследовать нашему следственному управлению, — с едва заметным раздражением, что его перебили, заметил Балышев.

Андреевский, как опытный управленец и психолог — к тому обязывал статус следователя — почувствовал скрытое недовольство «шефа» и поспешил с извинениями:

— Простите за несдержанность, товарищ генерал. Виноват. Однако с какого такого боку нашему следствию вести дела, подследственные ФСБ? Ведь все происходящее на границе — это их прерогатива, их епархия…

Пока начальник следственного управления при УВД по Курской области приносил извинения и задавал вопрос генералу, полковник Бородкин лишь молча переводил взгляд с одного на другого, по оперской привычке отслеживая реакцию обоих. Начальник УГРо области в милицию пришел из РОСМа — рабочих отрядов содействия милиции, имевших место в начале девяностых годов прошедшего уже двадцатого века. От коллег по РОСМу он получил прозвище «Борода», хотя ни бороды, ни усов отродясь не носил. Просто сокращенный вариант от фамилии. Но с развитием демократических процессов в стране и упадком экономических эти отряды стали разваливаться. Не дожидаясь окончательного конца, Бородкин, при поддержке сотрудников Промышленного РОВД города Курска, направил свои стопы в кадровый аппарат УВД. А куда, скажите, было податься человеку, отдавшему столько сил и энергии торжеству правопорядка над силами зла и преступности?.. Таких нигде с распростертыми объятиями не ждали и не ждут…

Начинал с должности оперуполномоченного Курского районного отдела внутренних дел. Пришлось немало «побить ноги» по довольно обширной и не очень-то обустроенной в культурно-бытовом плане территории отдела. И в жару, и в холод, в слякоть и в пургу ножками по родному бездорожью… Впрочем, не только «бил ноги», но и рос в званиях и по должности. Высокого положения в милицейской иерархии достиг своим упорством и природной сметкой, не имея «мохнатой лапы», высоких покровителей и не идя «по трупам» товарищей.

Почерпнутый им из «кладезя милицейской жизни» опыт сделал свое дело: прежде чем что-то произнести, он внимательно слушал и потом лишь говорил. И в этот раз он придерживался выработанной тактики: безмолвно слушал, не перебивая и не комментируя.