Валерия Вербинина - Парк Горького [litres]

– Вы поступили совершенно правильно, – объявил Иван. – А теперь постарайтесь сосредоточиться. Я буду задавать вопросы, а вы, уж пожалуйста, вспоминайте все, что слышали, даже самые незначительные детали. Любая информация может быть для нас чрезвычайно важна…

И Опалин принялся по кусочкам вытаскивать из Лизы подробности беседы Варвары с неизвестным в милицейской одежде. Юра, который не мог усидеть на месте, бегал из угла в угол, кидался к окну, ерошил волосы, и иногда ему казалось, что перед ним опытный хирург, который проводит тонкую и важную операцию.

– Как она его называла… – бормотала Лиза, морща лоб, – постойте-ка… Она сказала: «Федя»… А потом почему-то «Митя», несколько раз… Или Митя был до Феди? Но имя Митя она употребляла чаще…

– А фамилия-то, фамилия у него какая?

– Вот она сказала что-то о фамилии… что-то непонятное…

И через минут двадцать, вспомнив:

– Она сказала: у вас такая звонкая фамилия… нет, звучная! – Лиза подскочила на месте и поглядела на Опалина. – Вот что она сказала! Звучная фамилия…

Она долго путалась, припоминая разговор Варвары и Мити о фокстроте, и внезапно ее озарило, что нянька же назвала улицу, где тот живет.

– Пироговская…

– Малая или Большая?

– Большая.

– Вы уверены?

– Если бы я не была уверена, я бы не говорила…

Значит, Митя со звучной фамилией живет где-то на Большой Пироговской, носит милицейскую форму, на вид – смазливый малый лет двадцати пяти, брюнет… И нет у него никакой военной выправки, да и шрама от аппендицита, наверное, нет тоже.

– Ладно если он милиционер, – горячился Казачинский, – тогда его можно найти. А если нет? Большая Пироговская – здоровенная улица…

Опалин поглядел на него и вздохнул.

– Будем проверять всех Дмитриев, которые там живут, – объявил он. – Вот прямо завтра и начнем. Будете обходить дома, допрашивать управдомов и смотреть списки жильцов.

– Послушайте, да ведь Лиза может его опознать! – вскричал Казачинский. – Возьмем ее с собой…

– Нет.

– Почему?

– Потому что я сказал. Во-первых, она несовершеннолетняя. Во-вторых, это может быть для нее опасно.

– Я никого не боюсь, – обиженно заметила Лиза, которой не понравилось, что в ее присутствии пытаются распоряжаться ее судьбой.

– И зря, – серьезно ответил Опалин. – Надо понимать, с кем вы имеете дело… – Он посмотрел на часы и поднялся с места. – Ладно, первый час ночи уже. Расходимся по домам, а завтра примемся за работу. – Он протянул Лизе руку. – И вот еще что… Огромное вам спасибо.

Девушка взяла его пальцы, и Опалина тряхнуло слабым электрическим разрядом. «Надо же, какая она забавная», – подумал он. Лиза же не заметила того, что между ними в буквальном смысле слова проскочила искра, но подумала, что у Опалина крепкая рука и что такому человеку можно доверять.

Когда наши герои втроем шли на остановку, рассчитывая сесть на один из последних трамваев, в другой части Москвы некий гражданин, достав из кармана отмычки, осторожно открыл дверь коммунальной квартиры. Затем он спрятал отмычки и сделал несколько шагов по полутемному коридору, держа в свободной руке коробку конфет, которую принес с собой.

– Тихо! – шепнули сумерки, и незваный гость ощутил, как ему в шею под ухом ткнулось холодное дуло револьвера.

– Я закричу, – также шепотом ответил владелец отмычек. – Маруся, ну так нельзя, ей-богу…

Женщина, державшая его на прицеле, грязно выругалась и, схватив собеседника за ворот пиджака, втолкнула его в темную комнату. Гость рухнул и врезался в какую-то пальму, а Марья Груздева, заперев дверь, зажгла свет.

– Надо же, и конфеты притащил, – сказала она с презрением, кивая на коробку конфет, которую незнакомец уронил при падении и которая теперь лежала на полу. – Отравленные?

– Обижаешь, – пробормотал гость, с изумлением глядя на орхидеи и тропические растения вокруг.

– А вот сейчас и проверим, – объявила Марья, наставив на него револьвер. – Ешь!

– Я тебе их принес… – начал гость, но, видя, что хозяйка не склонна шутить, открыл коробку, достал одну конфету и съел ее.

– Чай есть? Я без чая не люблю. – Но под дулом револьвера ему пришлось съесть еще три конфеты, причем их Груздева выбрала самолично.

– Чья комната? – спросил гость, изо всех сил пытаясь вести себя непринужденно.

– Чья надо. Выворачивай карманы.

Гость повиновался, после чего Марья не поленилась обыскать его сама.

– Вставай, – наконец сжалилась хозяйка. – Садись.

Он поднялся на ноги, отряхнул пиджак, наклонился за конфетами, положил коробку на стол и сел. Спокойствие возвращалось к нему – а может быть, вообще никогда его не покидало.

– Я бы все-таки выпил чаю, – проговорил он рассудительно, не сводя глаз с лица собеседницы. – Что на тебя нашло? Я бы понял, если бы ты подозревала кого-то другого, но – на случай, если ты забыла, – это я спас тебя от расстрела.

– Ты был вовсе мне не рад, – сдавленно проговорила Марья.

Тем не менее она убрала револьвер и села напротив гостя.

– Что значит – рад, не рад? Я не ожидал, что ты объявишься. Тебе же помогли перейти через границу, Сережа нашел людей, они все сделали. Зачем ты вернулась?

– Сукин ты сын, – сказала Марья, качая головой.

Она поставила чашки и начала разливать чай, но внезапно разозлилась и плеснула заваркой в лицо гостю. Он успел закрыться рукой, но вряд ли ему было приятно терпеть такое обращение.

– Думаешь, я не знаю, что ты украл мою идею? Я все знаю! Я встретила за границей твоего родственника… Помнишь, я говорила тебе, что устала от глупостей и хочу жить на широкую ногу? Трясти бывших нэпманов или тех, кто рассовал по карманам царские и княжеские ценности… Раз в год – большое дело! Товар сбывать за границей, всех свидетелей в расход… А ты меня обокрал!

– Маруся, не кричи, соседи услышат, – пробормотал гость.

– Да не кричу я, а нормально разговариваю. А ты считал, раз ты здесь, а я там, я ничего не узнаю? Как же! Держи карман шире… Какой у тебя голос стал по телефону, когда ты меня узнал! И вытащил меня… в парк этот дурацкий… «Увидимся, поговорим!» – злобно передразнила она. – Ты за кого меня держал, а?

– Слушай, у меня много работы было в тот день, я не смог прийти…

– Я тебе звонила, а ты не подходил к телефону. Испугался, да? Бабы испугался? И правильно! Знаешь же, на что я способна… Слушай, – Марья хищно оживилась, – а может, мне позвонить в угрозыск, а? И все про тебя рассказать… Ух, как они обрадуются!

– Маруся, давай не будем…

– Ты меня больше не любишь, – неожиданно проговорила Груздева, и по ее тону стало ясно, что она по-настоящему, глубоко задета. – Я тебе мешаю – и, наверное, не только тебе. Кто у вас в банде, а? Сережка, ты, Митька? Он же всегда мечтал о хорошей жизни… Ты зачем меня в парк прийти заставил? Может, ты убить меня хотел? А? А?