Елена Арсеньева - Компромат на кардинала

– Правильно сделал. Катя спит?

– Ну да.

– А мы сейчас куда едем? – При этих словах Тоне показалось, будто в кабине зазвенело что-то – как туго натянутая струна. Да ведь это ее голос так звенит – от волнения!

Федор покосился на нее, выворачиваясь из «кармана», повел машину к повороту вниз, на Рождественку:

– Ко мне едем. В Подновье.

– Да оно же вроде на горе.

– Поднимемся подальше, там хорошая дорога. Внизу вся набережная сейчас свободная, долетим как стрела. Я люблю тут гонять по ночам.

Показалось или в голосе его – холодное спокойствие, а вернее, равнодушие? А как же… а то, что он говорил раньше? Все. Кончено все. Все кончено… Зачем же тогда везти ее в Подновье? А, ну да, из милосердия. Из человеколюбия. Вдобавок, они, может быть, все-таки родственники. А родственники должны помогать друг другу! Впрочем, на уровне Адама и Евы все люди родственники. И что? Много вы дождались взаимной помощи?

– Знаешь, что мне тетушка напоследок сказала? – спросил вдруг Федор с тем же странным выражением.

– Откуда ж мне знать?

– Совет да любовь.

– Что-о? – Тоня чуть не поперхнулась. – Почему?..

– Почему?

– Почему она так уверена, что это будет, ну, совет да…

– Да любовь, – подсказал Федор. – А ты что, уже не уверена?

– Я не знаю, – смятенно забормотала Тоня, – я думала, ты обиделся, там, во дворе, когда я кричала, что ты Виталика… я думала, ты его… извини!

– А чего на правду обижаться? – буднично пожал плечами Федор.

– Как? Что?!

– Хоть я и не стрелял в него – чисто физически не мог исхитриться! – но убить, если честно, очень хотелось. Своими руками. Кстати, не исключено, еще и придется. У вас развод-то оформлен или как?

– Давно уже.

– Ага! – оживился Федор. – Значит, Виталика убивать не понадобится? Значит, ты свободная женщина?

– Ну да.

– То есть тебя можно хоть завтра в церковь тащить?

– Как в церковь? Зачем?

– Угадай с трех раз. Венчаться, зачем еще. Браки-то ведь совершаются не где-нибудь, а на небесах!

Тоня тупо глядела на летящую под колеса дорогу, серо-желтую в свете фонарей. Впереди, в черноте ночи, маячили поздние огоньки на высоком берегу. Как будто созвездия в небесах. В тех самых, где совершаются браки.

Она невольно выпрямилась, вскинула голову. Подобралась – то ли от страха, то ли… не знала, что это такое творится с ней.

– Значит, ты на меня не обиделся? – спросила она, лишь бы что-нибудь спросить.

– Сказать, чего я всю жизнь боялся? – проговорил Федор, сидя строго и прямо, словно подражал Тоне. – Что вот женюсь когда-нибудь, а жена глупые вопросы будет задавать. Кошмар, да, как это выдержать? А теперь знаешь о чем думаю? Что я это как-нибудь переживу…

Россия, Нижний Новгород, ноябрь 2000 года

– Отец мой…

– Джироламо! Porca miséria! 55Иногда мне хочется убить тебя!

– Иногда мне самому себя хочется убить, отец мой. Поскольку больше никого последнее время не удается, а я самый доступный объект.

– Следует ли твои слова понимать так, что акция вновь не удалась?

– Увы…

– И возможность была вполне реальная?

– Более чем. Неизвестно, когда снова представится такая же. Но тут бог явно отвратился от нас. Мало того, что мы упустили эту женщину, – жертвой едва не пал совершенно безвинный человек. По счастью, вреда ему почти не причинили.

– Во всем надо видеть промысел божий. Во всем, и даже в неудачах. Как известно, все временное преходяще и смертно; и оно само, и то, что его окружает, полно грусти, печали и тяготы и всяческим подвергается опасностям, которые нас неминуемо подстерегли бы и которых мы, в сей временной жизни пребывающие и составляющие ее часть, не властны были бы предотвратить и избежать, когда бы господь по великой милости своей не посылал нам сил и не наделял нас прозорливостью. Что я слышу? Ты смеешься?

– Так и вижу вас в любимом pоltrona 56с томиком нечестивца Боккаччо на коленях. Я столь часто слышал ваше чтение этой богопротивной книги, что многое запомнил наизусть.

– Что же, скажи на милость, богопротивного в тех словах, которые ты только что услышал? Я почел бы за счастье, приди они мне на ум во время проповеди. Господь в неизреченной милости своей порою влагает самые благие мысли в уста нечестивцев и снабжает руки грешников орудиями для достижения самых праведных целей. Это уже не «Декамерон». Это мои слова.

– Отец мой, я видел картину.

– О-о!

– Да.

– И что же? Она и в самом деле так ужасна?

– Отец мой… Что за вопрос? Уж не сомнение в истинности завещанной нам ненависти слышу я?

– А разве тебе никогда не приходили в голову эти сомнения?

– Нет.

– Отлично, дорогой сын мой. Это не более чем вопрос… испытание. Но вернемся к картине. Она и в самом деле так ужасна?

– Я не могу передать вам, какое кошмарное впечатление она произвела на меня.

– А на других?

– В основном они сконфуженно улыбаются и с пристальным вниманием разглядывают подробности эротических действ.

– Они не возмущены поношением нашей веры?

– Вы не знаете этот народ так, как его знаю я.

– Хорошо, оставим философию. Как ты думаешь, реально ли уничтожение этого полотна? И как скоро.

– Я планирую свершить это сегодня же вечером.

– Завтра… Боже, да неужто ты наконец-то приблизил к нам веками чаемый миг?! А ты, Джироламо, вполне ли ты готов?

– Я сделаю все, что могу. Мои люди знают задачу.

– Ты все же встретился с ними?

– Нет. Что-то удержало меня от этого… Мне нужна свобода контроля над ними. Я буду при акции в роли стороннего наблюдателя. Постараюсь замешаться в гущу событий, но не выдать себя. Место, правда, не очень удобное. В том зале, где выставлена картина, чрезмерно много дверей. Однако мой человек представил мне довольно четкий план действий. Он решил, что…

– Джироламо, избавь меня от подробностей. Я хочу надеяться, я должен надеяться на твой выбор исполнителей нашей святой миссии. Много ли народу может пострадать?

– Надеюсь, никто не будет замешан в это. Зал практически все время пуст, особенно в шесть вечера – именно на это время мы наметили акцию. Правда, в соседнем зале в это время занимается детская танцевальная школа, но ведет ее одна только женщина, я сам видел ее вчера. В случае чего она не сможет оказать никакого сопротивления. И вообще, дети – это даже лучше. Случись что, они создадут необходимую суматоху, они будут путаться под ногами у взрослых. Это поможет нам выиграть время. Я бы очень хотел, чтобы мои люди смогли уйти живыми и невредимыми.

– Что тебе до этих отбросов?

– Такая уж моя профессиональная этика, отец мой.

– А у них есть понятие о такой этике? Они не подведут тебя в решающий миг?

– Слишком большие суммы стоят на кону. Для каждого из них – это целое состояние.